За все время, что он тут находился, в гости пришла только худенькая, чем-то явно расстроенная или напуганная девушка. Боня почувствовал ее тревогу и беспокойство, едва она ступила на порог квартиры, но, кроме этого, учуял он еще что-то знакомое, а что это было – не охватывалось разумением мальтийской болонки. Может, запах центральных московских улиц – всей эти суеты, толкотни, роскоши и великолепия столицы, которых лишены районы окраины? По крайней мере, от девушки повеяло прежней жизнью – Боня явственно почуял это и на всякий случай залез под стол.
К его облегчению, проходить в комнату девушка не стала. Было видно, что она торопится, хоть и пытается скрыть это. Мама Надя ненадолго уединилась с ней на кухне, голос ее тоже зазвучал тревожно, как будто настроение девушки было заразно. Потом девушка ушла, унеся с собой эти взбудоражившие Боню флюиды, но он еще долго лежал под столом, положив голову на лапы и наслаждаясь безусловным, абсолютным, всеобъемлющим покоем, который ему впервые довелось испытать в этой квартире.
Прогулки стали самым долгожданным событием. Теперь при слове «гулять» Боня не прятался, а, напротив, мчался к входным дверям и в счастливом нетерпении выплясывал на задних лапах, торопя маму Надю звонким лаем.
Из дверей он вылетал пулей, натягивая поводок до предела. Во дворе резвился и бегал. Однажды Надежда осмелилась отстегнуть поводок, готовая мчаться за Боней хоть на край света, если он воспользуется предоставленной свободой в полной мере. Но Боня лишь взвизгнул от восторга и с бешеной скоростью стал нарезать круги возле нее, словно стремительно вращающийся спутник большой планеты.
Надежда поняла, что он не убежит, и стала отпускать его на каждой прогулке. Боня бегал, впервые в жизни, и чувствовал себя настоящей собакой – тоже впервые в жизни. Один раз он даже осмелился погнаться за котом, вздумавшим приблизиться, чтобы рассмотреть получше всклокоченный белый шарик.
Шла вторая неделя пребывания Бони в Конькове, но если бы он мог складывать часы в дни, а дни в недели, то очень удивился бы, ведь счастливые часов не наблюдают, а он был действительно счастлив, и казалось, что счастье это длится уже вечность.
Трава и листва на деревьях были того удивительного яркого изумрудного цвета, какой бывает только в начале лета, небо – пронзительно голубым, а бегущие по нему белые облачка напоминали очертаниями самого Боню, который несся по земле, пытаясь убежать от собственной тени.
Самым притягательным местом двора была помойка – возле нее собирались серьезные дворовые псы и худые бездомные коты. Там кипела своя жизнь. Боне было боязно и любопытно одновременно, но подбегать близко он боялся, помня, как ощерился и шипел на него взъерошенный кот.
Один раз на улицу с ним отправился Леня. Мама Надя затеяла печь пирог и не могла отлучиться от духовки, а Боня уже нетерпеливо прохаживался возле дверей, всем своим видом выражая нетерпение.
– Леня, погуляй с Боней! – попросила Надежда.
– Ладно, – буркнул Леня.
Он пристегнул карабин поводка к ошейнику и вывел Боню из квартиры. Боня чувствовал, что Леня недоволен, и старался не бежать, усмиряя желание быстрее оказаться на улице.
– Только недолго, маленький негодяй, – сказал ему Леня в лифте.
Боня поднял голову и заглянул в глаза Лене, всем своим видом выражая согласие, только бы тот не злился, ведь мальтийские болонки очень не любят злых людей.
Когда они вышли из подъезда, Боня все же не вытерпел и рванул поводок, так хотелось ему побегать. Карабин поводка дернулся и раскрылся: то ли Леня недоглядел и не до конца застегнул, то ли просто пришло время сломаться, которое наступает почти у любой вещи. Как бы там ни было, Боня оказался на свободе – к своей радости и Лениному недоумению.
– Фьюить, – позвал его Леня. – Иди ко мне, хорошая собачка! Как там тебя, тю-тю-тю, к ноге!
Но Боня, отбежав на некоторое расстояние, стоял как вкопанный и задорными блестящими глазами-пуговками смотрел на Леню, чуть наклонив голову. Трудно сказать, о чем он думал, но, наверное, звучало бы это примерно так: «Ты косо смотрел на меня и спихивал с кровати днем, а ночью я был вынужден караулить каждый твой вздох, чтобы ты не проснулся и не задал мне трепку, обнаружив рядом. Ты считал каждую съеденную мной коклетку и даже куриную кожицу, которую тебе запрещает есть Надя, чтобы не повысился холестерин, ты жалел для меня. Ты совсем не понимаешь, что мальтийская болонка становится главной в любом доме, где оказывается, и это не наша прихоть, а закон природы. Ты из вредности не хотел, чтобы я побегал, и потащил бы меня домой на поводке, как на аркане, если бы не этот счастливый случай. Так вот побегай же теперь за мной! Попробуй поймай!»
Трудно сказать, понял ли Леня то, о чем мог бы думать Боня, скорее всего – да, потому что он тихо взвыл от досады, а потом и вовсе окаменел от ужаса, представив, что скажет ему Надежда Бенционовна, если он явится домой без собаки.
– Фьюить-фьюить, хороший мой, – сладко пропел он, но рассчитывать на успех не стоило. Мальтийские болонки покладисты только с теми, кто их любит.