ПЬЕР

Как я говорил задолго до этого, истиной было то, что Природа в Оседланных Лугах с самого начала благословляла Пьера – трубила ему горном с синих холмов и шептала ему мелодичные тайны своих стремнин и лесов. Но хотя природа издавна и в изобилии кормит нас, она весьма запаздывает с преподаванием нам надлежащей диетической методики. Или, как пример, – чтобы изменить метафору, – существуют огромные карьеры прекрасного мрамора; но как вывезти его; как высечь его; как построить какой-либо храм? Должна полностью пройти юность, затем работа на некоторое время; и потом не только идти дальше и использовать инструменты в карьере, но нужно пойти и полностью изучить архитектуру. Теперь исследователь карьера приходит раньше резчика по камню, а резчик по камню стоит впереди архитектора; и архитектор появляется до появления храма, поскольку храм – корона мира. Да, Пьер был не только очень далек от архитектуры в то время, но, воистину, в то время Пьер был ещё и очень молод. И часто бывает видно, что в шахтах при добыче драгоценных металлов большое количество пустой породы сначала должно быть серьезно переработано и выброшено; аналогичным образом, при откапывании в душе гения чистого золота изначально обнаруживается много бессодержательности и банальности. Оказывается счастьем, если сам человек обладает неким сосудом для своего собственного подобного мусора: но он похож на обитателя жилья, мусор которого нельзя сваливать в его собственный подвал, а необходимо складывать на улице перед его собственной дверью, перекладывая заботу о мусоре на общественных функционеров. Ни от одной банальности, в сущности, никогда не получается избавиться, кроме как по существу не сбросив её саму в книгу, не поймав однажды в книжную ловушку; затем книгу можно будет бросить в огонь, и всё будет хорошо. Но их не всегда бросают в огонь, и количество таких несчастных книг весьма превышает их положительные качества. Но один абсолютно искренний человек, которым и является автор, никогда не будет опрометчивым в точном определении периода, когда ему нужно будет полностью и самостоятельно избавиться от своего мусора и достичь скрытого в его шахте золота. Это в любом случае – истина, тем более, что мудрый человек в определенные моменты больше опасается за то, что у него хранится.

Довольно хорошо известно, что все лучшие произведения самых лучших человеческих умов обычно рассматриваются этими же умами как простые незрелые свежие упражнения, совершенно бесполезные сами по себе, если не считать их стремлением поступить после смерти в великий Божий Университет. Бесспорно и то, что, если какие-либо выводы могут быть извлечены из наблюдений за жизнью знакомых людей самого высокого уровня, самому прекрасному в них, то они, те, кто становится бессмысленной славой мира, не только очень жалки и не заслуживают внимания к себе самим, но часто решительно неприемлемы; у них в комнате нет даже книг. В умах сравнительно приземленных по сравнению с вышеупомянутыми эти составляющие свойства столь мрачны и нездоровы, что они начинают относиться с пренебрежением к тому, что они пишут; подходя к своим столам с недовольством и оставаясь там – как жертвы головной боли и болей в спине – только под тяжким принуждением некой социальной необходимости. Работы, созданные ими, одинаково несерьезны и презренны; порожденные отвращением и счетом от пекаря, рахитичные потомки родителей, пренебрегающих самой жизнью и безответственных в отношении к порожденной им жизни. Не позволяйте близорукому миру на мгновение вообразить, что какая-то тщета скрывается в таких умах, нанятых только для того, чтобы появиться на сцене, из-под силы требуя внимания общественности; их беспредельный жизненный румянец и жар – всего лишь помада, тайно смываемая самыми горькими слезами; их смех зв́́о́нок только потому, что он пустой, и ответный смех для них не смешон.

Не существует ничего столь же обманчиво-очаровывающего как печаль; мы становимся грустными на первом же месте при отсутствии на нём чего-либо способного шевелиться, и мы продолжаем оставаться там, потому что, наконец, нашли здесь аккуратный диван. Несмотря на всё это, возможно, что появление этого небольшого тихого ретроспективного эпизода в карьере моего героя – этакого мелководного роскошного резного моста Теппен Зи на другом моём глубоком и бурном Гудзоне – связано с тем, что я тоже начинаю нетерпеливо разворачивать и натирать воском безопасности печаль и сантименты.