«Давай снова присядем, Пьер; сядь ближе; твою руку!»
И вот так, третьей ночью, когда сумерки закончились, и ни одна лампа ещё не светила, в жалкой комнате с высоким окном сидели успокоившиеся Пьер и Изабель.
Книга XX
Чарли Миллторп
I
Пьер был вынужден взять комнаты в Апостолах из-за того, что одним из тамошних жителей оказался его старый знакомый и уроженец Оседланных Лугов.
Миллторп был сыном очень почтенного фермера – уже умершего – более чем среднего ума, чьи сутулые плечи и невзрачная одежда увенчивались головой, годящейся для греческого философа, и чертами лица, столь прекрасными и правильными, что они с успехом украсили бы состоятельного джентльмена. Политическое и социальное уравнивание и смешение разнообразных людей в Америке произвело множество поразительных человеческих аномалий, неизвестных в других землях. Пьер хорошо помнил старого фермера Миллторпа – солидного, меланхоличного, спокойного и молчаливого старика, в чьём лице – чистейшего природного благородства вместе с грубым загаром и истощением от многодневной и долгой битвы за урожай – простота и классицизм были необычным образом объединены. Утонченный профиль его лица указывал на самую высшую аристократию, его корявые и костлявые руки напоминали нищего.
Хотя несколько поколений Миллторпов жили на земле Глендиннингов, они без почитания и без хвастовства вели своё происхождение от эмигрировавшего английского Рыцаря, который пересек море во времена старого Карла19
. Но бедность, которая побудила рыцаря оставить свою изысканную страну ради воинственных диких мест, была единственным предметом наследования, остававшимся у его бедуинских потомков в четвертом и пятом поколении. С того времени, как Пьер впервые увидел этого интересного человека, тот за год или за два до того оставил вполне достойную ферму вследствие абсолютной неспособности выплачивать поместную ренту и занял весьма бесплодный и узкий участок, на котором стоял небольшой и наполовину разрушенный дом. И там он встал на якорь со своей женой, – очень нежной и застенчивой, – тремя своими маленькими дочерями и единственным сыном, ровесником Пьера. Наследственная красота и юношеское цветение этого мальчика, мягкость его характера и нечто вроде естественной утонченности, противопоставленной невыносимой грубости и, зачастую, убожеству его соседей, – всё это рано привлекло сочувствующее, непосредственное расположение Пьера. Они завели привычку часто устраивать совместные мальчишеские прогулки, и даже весьма критически настроенная г-жа Глендиннинг, всегда привередливо и осторожно относившаяся к компаньонам Пьера, никогда не возражала против его близости с таким располагающим к себе и солидным крестьянином как Чарльз.У мальчиков часто очень быстро и чётко формируется мнение о характере. Ребята дружили недолго, прежде чем Пьер заключил, что, хотя лицо его и прекрасно, а характер мягок, молодой Миллторп обладает не слишком быстрым умом; соединение постоянного определенного невежества и самомнения, которые, однако, не подпитывались ничем, кроме как едой и картофелем его отца, и его собственного, по существу, робкого человеческого расположения просто представляло собой забавную и безвредную, хотя и неизлечимую, аномальную особенность его характера, нисколько не наносившую вреда доброте и общительности Пьера; ведь даже в своем детстве Пьер обладал неподдельным милосердием, с которым мог беспечно относиться ко всем незначительным порокам у тех, кто был ниже его по статусу, – случайно или подумав, удовлетворяясь и радуясь, делая добро каждый раз, когда это представлялось возможным, и независимо от того, с чем это было связано. Поэтому в юности мы подсознательно реагируем на характерные принципы, которые существуют в сознании и выражаются словами, и будут систематически влиять на нас в зрелые годы. И это факт, который ярко иллюстрирует неизбежную зависимость наших жизней и их подчинение не нам, но Судьбе.
Если взрослый мужчина обладает вкусом, способным при взгляде на естественный пейзаж найти его живописным, то он также обладает и острым восприятием того, что на нём недостаточно проработано, а именно бедность в социальном пейзаже. В таком, как этот, доме, написанном Гейнсборо, но с соломой более живописно и заметно развороченной, чем спутанные временем и хаотично распушенные локоны нищего, бедность разносторонне раздвигает те аккуратные небольшие кабинетные картины мира, которые, тонко лакированные и обрамлённые, развешены в мудрёных гостиных знатоков человеческих вкусов и любезных философов из школы «Компенсация» или же из школы «Оптимист». Они отрицают, что в мире существует какое-либо страдание, за исключением простого элемента бедности, вброшенного в его общую картину. Подите прочь! У Бога есть наличные в Банке для наших благородных нужд; он щедро осчастливливает мир летним ковром зелёного цвета. Прочь, Гераклит! Жалобы на дождь не дадут нам наших радуг!