Теперь мы можем увидеть Пьера, постоянно поселившегося в трех смежных комнатах на верхних этажах Апостолов. И, проследовав немного дальше по времени, пропустим сто и одну внутреннюю деталь их быта: как бедная Делли, уже оставив острейшие муки своего горя, нашла облегчение, став служанкой у знакомого компаньона Изабель, что оказалось единственным практическим облегчением при воспоминаниях об её несчастном прошлом; как сама Изабель в часы, не занятые Пьером, проводила часть своего времени в освоении чистовой переписки чётким почерком его бессвязных рукописей с целью их подготовки для печати или спускалась по лестнице в комнаты Миллтропов к скромному и любезному обществу трёх девушек и их прекрасной матери, оказавшихся небольшим утешением в отсутствие Пьера; или, когда его дневная работа была сделана, в сумерках садилась возле него и играла на своей мистической гитаре, пока Пьер не начинал чувствовать главу за главой, порожденные поразительной многозначительностью, но увы! вечно неподдающиеся возможности быть переведенными на слова, поскольку там, где заканчиваются самые глубокие слова, там начинается музыка с её излишней чувственностью и всеобщей путаницей из намеков.
Отрицая теперь всех предыдущие обращения своего ума и горького презрения даже к тем прекрасным плодам беззаботного воображения, что были написаны в Оседланных Лугах в сладкое легендарное время с Люси и их любви, он ревностно держался в стороне от издателя, считая слишком верным и правильным быть изданным; самостоятельно отказываясь от всех своих заранее принятых решений, Пьер был теперь занят кропотливой серьезной работой, к быстрому завершению которой его совместно вынуждали два важных повода: острое желание сообщить, что он мыслит по-новому, или, по крайней мере, желание открыть для мира Правду, которой прискорбно пренебрегают, и перспектива угрозы остаться абсолютно нищим даже если, продав свои книги, он сможет выручить деньги. Будучи ослеплённым широтой, буйством и различной направленностью глубоких событий, которые в последнее время случились с ним, и беспрецедентной ситуацией, в которой он теперь оказался, и, исподволь чувствуя, что самые великие произведения самых светлых человеческих голов всегда строятся по кругу, – как атоллы (примитивные коралловые островки, которые, подобно трубе, поднимаются с глубокого морского дна к поверхности и предстают там в виде белого обруча из скал, всю внешнюю сторону которого стегает океан, при том, что в тихой лагуне какие-либо бури исключаются), что, способствуя своему пищеварению, включают весь круг того, что им может быть известно или может появиться, – Пьер решил дать миру книгу, которую тот должен будет приветствовать с удивлением и восхищением. Разный объём прочитанного, о котором мало подозревали его друзья, и беспорядочно нажитый, беспорядочный, но всё замечающий ум, в ходе многообразных, эпизодических, библиографических столкновений почти любого цивилизованного юноши, следующего за Истиной, – этот гигантский запас, скопившись, вылился в этот бездонный источник оригинальной мысли, который случайно и со временем прорвался бы сам. Теперь он поздравил самого себя со всеми своими поверхностными приобретениями данного вида, игнорируя тот факт, что для ума, склонного к созданию некоего вдумчивого и абсолютно правдивого произведения, любое простое чтение способно показать существующую реальность; но это препятствие тяжело было преодолеть, и не было возможности протолкнуть его вперёд.