ПЬЕР

Но далее вы следуете краем печального пастбища, взяв путь вниз по длинному откосу, выводящему на мистическую высоту. В середине поля вы снова оказываетесь среди лежащих, похожих на сфинксов форм, сброшенных со скальной кручи. Вы останавливаетесь, застыв из-за вызывающей формы, формы ужаса. Вы видите титана Энцелада, самого мощного из всех гигантов, корчащегося, заключенного в земляную тюрьму, скорчившегося под тюрбаном из наросшего мха; тем не менее, даже безоружный, сопротивляясь всем своим сражающимся телом, он отбросил Пелиона и Оссу26 прочь от себя; – он корчится под тюрбаном из наросшего мха, всё ещё развернувшись своим непобедимым фронтом к той величественной горе, на которую он вечно и напрасно нападал, и которая, отбросив его самого прочь, подняла над ним его же сброшенного демона, и в насмешку оставила там приманивать к себе тщетным завыванием.

Пьеру эта поразительная форма всегда была интересна, хотя до настоящего времени всё его скрытое значение никогда полностью и внятно не доходило до него. В его раннем детстве компания прогуливающихся молодых студентов колледжа случайно оглядела скалу и, пораженная её необычностью, принесла несколько кирок и лопат и отрыла землю вокруг неё, чтобы раскопать её и понять, было ли она в действительности дьявольской причудой природы или неким грубым творением доисторического искусства. Сопровождая эту нетерпеливую партию, Пьер впервые рассмотрел этого бессмертного сына Земли. В то время, в своём нетронутом естественном состоянии статуя виделась только как увенчанная тюрбаном голова из магматической породы, вырастающая из земли, с неуязвимым лицом, повернутым вверх на гору, и как ясно видимая бычья шея. С искаженными чертами лица, разбитого и изуродованного, и чёрной бровью, которую дразнил наросший мох, наполовину погруженный в землю Энцелад вскоре застыл в земле на уровне шеи. Лопаты и кирки вскоре удалили от него часть его Оссы, пока, наконец, вокруг него не была отрыта круглая скважина глубиной приблизительно тринадцать футов. На этой отметке утомленные молодые студенты колледжа отчаялись продолжать своё предприятие. Несмотря на весь свой тяжёлый труд, они ещё не добрались до пояса Энцелада. Но они обнажили добрую часть его могучей груди и выставили его искалеченные плечи и ампутированные культи его когда-то дерзких рук. К тому времени, опозорив его обнажением, они оставили его в этом скверном тяжёлом положении совершенно обнаженным, его напрасно бунтовавшую грудь осквернили птицы, которые ещё с неписанных времён загрязнили его покорённый хребет.

Но не достойно сравнивать его с тем свинцовым Титаном, с помощью которого сила Марса и широко разбросанный род Бурбонов обогатили очарованием сады Версаля, и из искривленного рта которого на шестьдесят футов вверх всё ещё бьет фонтан воды, элементарно соперничая с теми огнями Этны, которые, как утверждают, в старину были зловредными выдохами свергнутого гиганта, – нет, не достойно сравнивать его с этим свинцовым полубогом, заваленным великолепными скалами, с одной стороны выворачивающим колено, торчащее из разбитой бронзы, – весьма достойно сравнивать его с тем смелым трофеем высокого искусства, этим американским Энцеладом, обработанным энергичной рукой самой Природы, который действительно пошёл далее, чем выдерживает это сравнение, – он действительно намного превзошёл ту прекрасную фигуру, созданную простым мастерством человека. Марс дал руки вечно беззащитным, но Природа, более справедливая, произвела ампутацию и оставила бессильного Титана без единого пригодного к работе сустава выше бедра.

Таков был дикий пейзаж – отбивающая атаку с небес гора Титанов с Энцеладом посреди них, позорно лежащим у основания горы, – таков был дикий пейзаж, который теперь, сместив четыре глухих стены, стол и раскладную кровать, составлял основу странного видения Пьера. Но больше всего ошеломляла позорная позиция титанов, заставившая их теперь вскочить на ноги, сбросить самих себя под уклон и снова колотить в беззвучную отвесную стену. В первую очередь среди всех них он видел мшистые тюрбаны безоружного гиганта, который, отчаявшись каким-либо иным способом дать выход своей неумолимой ненависти, отшвырнул свои собственные арочные ребра и, превратив своё мощное тело в таран, снова и снова долбил неуязвимую кручу.

«Энцелад! это – Энцелад!» – выкрикнул Пьер в своем сне. В этот момент фантом предстал перед ним, и больше Пьер Энцелада не видел; но на безруком теле Титана отпечаток его собственного лица и особенная величавость мерцали над ним с пророческим замешательством и горечью. Дрожа всем телом, он встал со своего стула и после всего этого идеального ужаса очнулся посреди всего своего фактического горя.

V