Перебеги меня. Современная проза

Под утро Виктор встал, оглядел своё невесёлое лежбище, подошел к дивану – тот был занят, прокрался к спальной – там спала Лера, понял, что ложиться где-то рядом – не самый лучший вариант, хотя нифига не помнил про вчерашний разговор и лишь смутно догадывался о предыдущих событиях, спустился в машину, но спать в ней оказалось неудобно. Он лишь захватил оставленную в ней вчера бутылку, снова поднялся наверх, на кухне немножко выпил, повздыхал и лег на кушетку, полагая, что утро вечера мудренее.

***

Утром Виктора разбудила Лера, мягко но решительно отстранилась от его объятий и отправила под душ. По пути он несмело заглянул в гостиную – диван пустовал. Это было неправильно. Виктор чувствовал какую-то пустоту и в себе. Именно пустоту, неуместную фальшивую дыру, а не раздвоенность, которая вырвала сейчас его «я» из прежнего сумбурного, но гармоничного в своей сумбурности бытия и поставила на некий край. С одной стороны – непонятное чувство обновления, с другой – образовалась дверь между ним и прошлым, которая никак не хотела приоткрываться, словно закрытая с другой стороны.

«Лера, – репетировал он про себя речь, стоя под горячими струями – Ты очень хорошая, ты добрая, ты замечательная женщина. Я с тобой практически всегда бываю счастлив… но нам надо расстаться». Говорить о том, что не любит, наверное, не стоит – сложно было назвать любовью их эпизодические встречи, а рассуждать о том, что счастье должно быть постоянным – глупо, потому что вера в постоянное счастье угасла в нем давным-давно.

***

Закончил, прошел на кухню. Сначала попробовал привалиться к косяку, но был решительно препровожден за стол – к чашке с налитым кофе. Она избавила его от объяснений, начав первой:

– Я отправила твою Вику в магазин, а заодно проветриться, – ты садись. Мы с ней тут немножко поговорили. Ты знаешь, что ты мудак? – он грустно кивнул. – А не спросишь, например, «Почему?»

Он отрицательно помотал головой. Лера села напротив и положив локти на стол, продолжала:

– Ты сейчас думаешь, что ты мудак по отношению ко мне. И это правда. А по отношению к ней… – Виктор вздохнул и грустно позвенел ложкой в чашке. – …Тут ты неправильно понимаешь, почему ты «мудак». Ты настроил у себя в башке каких-то воздушных замков – сам помнишь, что вчера мне рассказывал? Слишком много о поэзии, об эстетике, о чувствах. О высоком. Странно вообще слышать от тебя «о высоком», я чуть об потолок головой не ударялась, когда слушала. О чем ты думал, Виктор?

– Сам не знаю… – он отвернулся к окну. – Прости меня, а? Я знаю. Хотел бы сказать. Я. Тебе. Сказать. Но не знаю, что сказать и как. А там – он махнул на окно – Там мне вообще страшно. Понимаешь, есть то, что объединяет, и это воздушно и непонятно. А другое, и я это тоже постоянно последнее время чувствую – меня пугает.

– То есть запудрил девчонке мозги, а теперь сам не знаешь, что с этим делать, потому что боишься, так?

– Да. – Виктор хмыкнул, – Где-то так. Поэтому я не просто мудак, а…

– Дурак… – закончила за него Лера. – С чего ты взял, что это действительно правда? Мозги запудрил? Это да. Только не мне, не ей, а себе! – она откинула с лица скатившуюся на глаз челку. – Не очень понимаю, что ты там нашел. Пустой ведь пока человек. Ты сам себе придумал и море, и стихию, и душу. Четыре года? Рано или поздно, человеку в человеке все равно хочется тела, и никакая душа тут не спасёт. Молодости захотелось? Свежести? Вспомнить – каково это, с горки кататься? Только ей-то теперь тоже эти твои горки уже не нужны. Она взрослая, ты что, не заметил? И она хочет быть взрослой. А вот ты – нет!

– Знаю. – Виктор отхлебнул кофе. – Что делать-то?

– Ну… – Лера встала, помыла чашку, села и поставила её перед собой, – Что я буду делать, я знаю. Я сейчас соберусь и поеду домой. А ты постарайся мне недели три не звонить – не важно, к чему ты там придешь и как надумаешь. Я, видишь ли, очень сильно злюсь. А так – все идет, как идет. Переспи с ней. А хочешь – дружи…

– Всего-то? – Виктор словно взглядом зацепился за мысль и стал кидать слова отрывисто, ведрами, как заливают бетон, – Я уверен, что всего одна ночь может кардинально все изменить в отношениях. Желаний становится больше, времени друг для друга меньше. – он постучал пальцем себе по переносице, – Я это проходил! И ты! А ещё эта ночь расхерачит любые добрососедские отношения в чувственный и эмоциональный хаос, в котором ранены оба, и их никто не спасает – они сами друг друга добивают мучительно и с особой жестокостью, иногда быстро, а иногда в течение нескольких лет.

– Да уж, с особой! – Лера поднялась. – Только эта девочка, Виктория, всё равно от тебя не уйдет. От тебя – нет. Вот я – могу. А она будет хвататься за тебя из последних сил, если дашь ей, за что хвататься. А не дашь – просто растопчешь и пойдешь дальше. С ней или с её пустой оболочкой. Или с тем, что ты туда ей нальёшь. Моря ли, вина ли. Что тебе ценно, Вить. А я пойду.

***