Перед изгнанием. 1887-1919

Наше имение Коккоз, имя которого по-татарски означало «голубой глаз», находилось в глубине долины, возле маленькой татарской деревни с белыми домами и крышами-террасами. Это было феерическое место, особенно весной, когда цвели яблони и вишни. Чтобы восстановить старый дом, лежавший в руинах, мать велела построить новый, в местном стиле. Задуманный сначала как простой охотничий павильон, он в итоге превратился в большой красивый дворец по образцу ханского дворца в Бахчисарае. Это было замечательно. Он был белый, с крышей из старинной черепицы, покрытой глазурью, которой патина времени придала разные оттенки зеленого цвета. Его окружал виноградник, маленький ручей бежал у стен; с балкона можно было ловить форель. Внутри мебель, крашенная яркими красным, синим и зеленым цветами, была скопирована со старинной татарской. Восточные ткани покрывали диваны и украшали стены. Большая столовая днем освещалась через персидские витражи на потолке. Вечером, освещенные изнутри, они пропускали в комнату переливающийся свет, гармонично смешивавшийся со светом свечей на столе. Одна из стен была украшена мраморным фонтаном, где вода текла капля за каплей с нежным, жалобным звуком по множеству маленьких раковин, из одной в другую. Этот фонтан был точным воспроизведением того, что находился во дворце хана. О нем существовала легенда: молодая и прекрасная европеянка была украдена ханом, который держал ее пленницей в гареме. Красавица плакала так, что ее слезы образовали фонтан, прозванный «фонтаном слез».

Голубой глаз находился повсюду: в витражах, над фонтаном, в кипарисовом парке и в восточном орнаменте столовых приборов.

Я часто приглашал друзей в Коккоз, который был всего в полусотне километров от Кореиза. Гардероб из восточных одежд был всегда к услугам гостей, и часто все наряжались к обеду. Королю Мануэлю Португальскому[106], приехавшему однажды на день, так понравилось, что он заявил, что не хочет уезжать. Там мы часто принимали визиты государя и императрицы, предпочитавших это имение.

В лесистых окрестных горах встречались олени. Здесь построили множество охотничьих павильонов, где мы часто останавливались завтракать во время прогулок. Один из этих павильонов, возведенный на краю ущелья, назывался «орлиное гнездо». Мы бросали камнями в скалы, чтобы вспугнуть орлов, которые, взлетев, кружили над ущельем.

Отец пригласил однажды к завтраку эмира Бухарского 6 со свитой. К концу трапезы, которая была очень веселой, подали кофе и ликеры, и метрдотель внес блюдо с сигарами. У эмира спросили позволения курить, сигары задымились… и вспыхнули. Последовал большой фейерверк, вызвавший такую панику, что все кинулись наружу, думая, что это покушение! Я остался в комнате один, смеясь до слез над эффектом, произведенным поддельными сигарами, купленными мною в Париже. Вопреки моим ожиданиям, я получил взбучку. Но спустя несколько дней, к общему изумлению, эмир снова навестил нас и приколол к моей груди звезду с бриллиантами и рубинами, одну из высших наград его страны! При этом он захотел сфотографироваться со мной. Он один оценил мою шутку.

Глава XII

Перемена жилья. – Спиритизм и теософия. – Вяземская Лавра. – Последнее заграничное путешествие с братом. – Его дуэль и смерть

В 1906 году отца назначили командовать кавалергардами, и мы покинули дом на Мойке, чтобы переселиться на полковую квартиру на Захарьевской улице. Мы с Николаем были огорчены этой переменой, лишавшей нас нашего петербургского дома и каникул в Архангельском. Вилла в Красном Селе, на которой мы жили летом, далеко не восполняла этих утрат. Родители постоянно принимали офицеров полка и их жен. Некоторые были симпатичные, но ни я, ни брат не любили этой военной атмосферы и стремились как можно чаще избавляться от нее, уезжая в Архангельское или за границу. В это время мы стали неразлучны. Когда кончались каникулы, Николай возобновлял занятия в университете, а я в гимназии Гуревича. Зимой, хотя и жили вместе с родителями, мы проводили все свободное время на Мойке, куда к нам вечерами приезжали друзья.

Среди них был князь Михаил Горчаков, дружески прозванный «Мика», красивый мальчик восточного типа, очень умный, с вспыльчивым характером и золотым сердцем. Видя то горе, которое приносили родителям мои шалости, он захотел обратить меня на путь истинный. Он не только напрасно старался, но я подверг его терпение такому жестокому испытанию, что у него началась нервная болезнь и он вынужден был уехать лечиться за границу. Позднее он женился на графине Стенбок Фермор, очаровательной женщине очень мягкого характера, которая сделала его счастливым. Зла за то, что я так часто выводил его из себя, он на меня не держал и хранил нашу дружбу, продолжающуюся до сих пор.

Однажды, когда мы всей бандой отправились к цыганам, я выпил больше, чем следовало, и мои товарищи привезли меня мертвецки пьяного на Захарьевскую, раздели и уложили в постель.