Перед изгнанием. 1887-1919

Когда мы достигли ворот Лавры, Вова посоветовал нам молчать, чтобы не рисковать быть разоблаченными. В ночлежке мы нашли три койки, откуда, прикидываясь спящими, могли наблюдать окружающее. Это был ужасный спектакль. Нас окружало настоящее человеческое отребье обоих полов, полуодетые, грязные, пьяные. Со всех сторон слышался звук открываемых бутылок, люди одним глотком опустошали бутылки водки и кидали их в соседей. Эти отверженные бранились, ругались, спаривались, тошнили друг на друга. Вонь в этом месте была ужасающая. Нас охватило отвращение к этому гнусному зрелищу, и мы поспешили выйти.

На улице я полными легкими вдыхал свежий ночной воздух. С трудом верилось в реальность увиденного. Как в наше время правительство могло терпеть, что человеческие существа поставлены в такие мерзкие условия существования! Меня долго преследовало воспоминание об этих ужасных видениях.

Мы поистине хорошо вошли в свою роль, поскольку с трудом заставили узнать себя нашего швейцара, который отказывался впустить нас в собственный дом.

* * *

Во время нашего пребывания в Париже летом 1907 года Николай познакомился с великой куртизанкой того времени Манон Лотти, в которую безумно влюбился. Она была прелестной женщиной, очень элегантной, и жила в пышной роскоши: отдельный особняк, великолепные экипажи, дорогие украшения, и даже карлик, которого она считала амулетом, и т. д., и т. д. … Она часто появлялась в сопровождении бывшей кокотки, пожилой и болезненной, которую звали Биби, очень гордившейся своей былой связью с великим князем Алексеем Александровичем[108].

Николай совершенно потерял голову и проводил все дни и ночи у Манон. Время от времени он вспоминал о моем существовании и приглашал сопровождать их по ночным кафе. Но роль статиста мне наскучила, и я не замедлил сам завести связь с любезной особой, не столь эффектной, как Манон, но тем не менее восхитительной. Она курила опиум и однажды предложила посвятить меня в этот род опьянения. В китайской курильне на Монмартре, куда она меня привела, нас принял старый китаец, предложивший спуститься в подвал. Меня охватил особый запах опиума и странная тишина, царившая в этом месте. Полураздетые люди распростерлись на циновках, все казалось уснувшим глубоким сном. Перед каждым курильщиком горела маленькая масляная лампа.

Никто не обратил внимания на наш приход. Мы улеглись на свободную циновку, молодой китаец принес лампы и приготовил трубки. Я затянулся несколько раз, голова начала кружиться, но внезапно раздался звонок и кто-то закричал: «Полиция!»

Все люди, казавшиеся спящими, вскочили на ноги и стали поспешно приводить себя в порядок. Моя спутница, знавшая эти места, повела меня к замаскированной двери, через которую мы спокойно вышли, Я с трудом добрался до ее квартиры, где рухнул на кровать. На следующий день, мучаясь ужасной головной болью, я поклялся больше никогда не курить опиума, клятва, которую я не преминул нарушить при первом же случае.

Вскоре после этого приключения мы с братом вернулись в Россию.

В Петербурге возобновилась беззаботная и веселая жизнь. Николай быстро забыл парижскую страсть. Как и все богатые молодые люди, он незамедлительно стал предметом преследования матерей, ищущих зятя, но он слишком дорожил своей свободой, чтобы согласиться на женитьбу.

По несчастью, он встретил очень красивую и изысканную девушку, внушившую ему самую сильную страсть[109]. Она и ее мать вели жизнь, полную развлечений, и собрания у них были часты и оживленны.

Ко времени знакомства с ней брата она уже была помолвлена с одним гвардейским офицером[110]. Это не остановило Николая, решившего на ней жениться. Наши родители отказались благословить этот союз. Я сам слишком хорошо знал молодую особу, чтобы не разделять их взгляда, но должен был скрывать свои чувства, чтобы сохранить дружбу и доверие брата, которого надеялся отвратить от этого безумного замысла.

Тем временем день свадьбы бесконечно переносился. Устав от этих отсрочек, невеста потребовала, чтобы он был назначен окончательно. Николай был в отчаянии: девушка рыдала и заявляла, что предпочтет умереть, чем выйти за нелюбимого. Я узнал, что она пригласила брата на последний ужин, накануне своей свадьбы. Не имея возможности отговорить его, я решил пойти с ним. Среди гостей был Вова. Разгоряченный вином, он пустился в пламенную импровизацию, призывая влюбленных соединиться, не считаясь ни с чем, кроме любви. Поскольку невеста в слезах умоляла Николая бежать с ней, я поспешил предупредить ее мать. Когда мы с ней приехали в ресторан, дочь упала в ее объятья. Я воспользовался этим, чтобы почти силой увести Николая домой.

Все же свадьба с гвардейцем состоялась на следующий день, и молодые уехали за границу. Дело казалось конченым, к великому облегчению родителей. Поведение Николая, возобновившего обычную жизнь, успокоило мать. Но я никогда не сомневался, что он лишь напустил на себя безразличие.