Перед последним словом

Дело Сергачева вел опытный и добросовестный следователь. Он, конечно же, знал, что Сколько бы обвиняемый ни признавался в преступлении, его признания не устанавливают его виновности, если она не подтверждена иными объективными доказательствами. И все же иногда бывает трудно заставить себя усомниться в виновности обвиняемого, если он, судя по первому впечатлению, так чистосердечно кается и если его признание подтверждается столь, на первый взгляд, крепкими уликами.

Пожалуй, самое парадоксальное в расследовании преступления заключается в том, что именно оно, это признание, которому следователь придал такое решающее значение, больше всего убеждало в невиновности Виктора.

Приступая к первому допросу Виктора Сергачева, следователь знал, что преступник обронил книгу. Книга и навела на след преступника. О ней следователь молчал, и это было разумно, пока Сергачев не закончил признаний. Теперь уже можно было спросить:

— Что у вас было в руках, когда вы шли по пятам Кольцовой и напали на нее?

— Ничего не было! — к удивлению следователя ответил Сергачев.

— Какая книга была у вас с собой?

— Никакой не было, — сказал Сергачев, явно не понимая, почему его спрашивают о какой-то книге.

Если бы Сергачев совершил нападение на Кольцову, то после вопроса следователя он не мог не понять, что книга „Железная пята” найдена, значит, отпираться бессмысленно. Да и зачем, если он признает свою вину? Ответить „никакой книги у меня с собой не было” Виктор мог только в одном-единственном случае: если он не знал, что в руках преступника, напавшего на Кольцову, была книга „Железная пята”.

Следствию Не удалось найти сумку Ирины Егоровны. Куда дел ее преступник? Виктор Сергачев показал, что бросил сумку в урну на улице Маяковского. На месте, указанном Виктором, сумки не обнаружили. Никто не спорит, это еще не опровергает его признание. Но показание Виктора о месте, где была выброшена сумка, приводит, как и история с книгой, к выводу, что тот, кто признал себя виновным, не знает, как в действительности совершено было преступление. Виктор показал: после нападения на Кольцову он по Некрасовской пошел направо, к улице Маяковского, где и выбросил сумку. Но дворник Косякова показала, что отчетливо помнит: парень в сером пальто с кушаком, державший в руках сумку, пошел не направо, а налево, он шел не к улице Маяковского, а в противоположную сторону, к улице Восстания. Виктору не было никакого резона говорить неправду о том, в какую сторону он шел. Это никак не облегчало и не отягощало его положения. Если показывал неверно, то этому могло быть только одно и никакое иное объяснение: Виктор не знал, какой дорогой уходил настоящий преступник.

Деньги у Ирины Егоровны были отобраны примерно часов в шесть вечера. Остаток дня Виктор провел дома. Утром следующего дня он ушел в школу и был задержан по возвращении из нее. Денег у него не обнаружили. Где они? Не напрягая воображения, Виктор ответил: „Израсходовал на личные нужды”. Его не спросили, когда успел израсходовать, на какие нужды, а Виктор ничего об этом не сказал, потому что не знал, что стало с деньгами, не им отобранными.

Может быть, эти обстоятельства и не опровергали бы полностью обвинения, если бы те улики, которые следователь счел решающими, не оказались гораздо уязвимее, чем это казалось.

В библиотеке абонировался Виктор, но разве это означало, что книги он брал только для себя и только он один из всей семьи их читал. Достаточно было задать несколько само собой напрашивающихся вопросов родителям Виктора (Николай ни разу и не допрашивался), как выяснилось: Виктор брал книги и для себя, и для Николая; хотя тот и старше Виктора почти-на три года, братья читали одни и те же книги; уходя из дома, Николай частенько прихватывал с собой книгу — почитать в трамвае или автобусе.

„Железную пяту” мог уронить на лестнице Виктор. Конечно, мог. Но уронить ее мог и Николай. Кто же из них уронил ее?