Перед последним словом

По ходу судебного следствия кое-какие улики отпали или заметно ослабли. Оренбургский платок был предъявлен потерпевшей, она его тщательно осмотрела и заявила: не ее платок. Подтвердилось, что ключи от чердака имели и другие жильцы. Сундук Чуркова стоял на чердаке незапертым. И все же это не поколебало основы обвинения: опознание в Казанюке грабителя.

И вот процесс подошел к кульминации: начала давать показания Варвара Викторовна Козлова, это она опознала Казанюка. Готовясь к делу, я представлял себе, как смертельно испугалась старая, немощная женщина, когда к ней ворвались бандиты. Где же было ей разглядеть их? Прикажи они ей не спускать с них глаз, она бы со страху не смогла и поднять их. Но как я ошибся!

Варваре Викторовне было 63 года, это верно, но ничего в ней не было от старческой слабости. Спокойная, умудренная жизнью, доброжелательная, она вызывала полное доверие к себе. Такая сто раз подумает, прежде чем скажет: „Да, это он!”

Но как же случилось, что хорошая и правдивая женщина признала в Казанюке грабителя?

Путь к ошибке был не очень сложен. Прибыла бригада уголовного розыска в городок. Грабежи прекратились. Вскоре стало известно, что преступники задержаны и награбленное имущество обнаружено. Вера в проницательность и умелость работников милиции стала несокрушимой. Поверила и Варвара Викторовна. Вызвали ее, показали вещи. „Ваши?” — „Мои”. А затем ей сказали: „Мы вас введем сейчас в комнату, там будут три человека. Опознайте среди них того, кто грабил”. У Варвары Викторовны ни малейшего сомнения в том, что один из трех действительно грабитель, не возникло. Вещи-то она уже видела. Значит, отобрали их у грабителя.

Случилось так, что по недосмотру сотрудника, который проводил опознание, двое из предъявленных для опознания были среднего роста, а третий — Казанюк, верзила, косая сажень в плечах. И то, что один из грабителей роста высокого, это хорошо запомнила Варвара Викторовна. Вот так „высокого” и „опознала” потерпевшая.

Чтобы показать, как возникла ошибка, начинаю допрос потерпевшей. И с первых же вопросов осечка, и какая! „Вещи, — утверждает Варвара Викторовна, — ей показали не до опознания, а после”. Сначала опознала Казанюка, а потом увидела вещи.

Не могло так быть. Показав ей вещи до опознания, укрепляли в ней уверенность, что преступник найден.

Вновь и вновь переспрашиваю Варвару Викторовну, испытывая терпение судей и слыша осуждающий гул в зале, а потерпевшая твердо стоит на своем: сначала опознала Казанюка, а затем ей показали вещи.

Продолжать сейчас допрос бессмысленно. Но вместе с тем я понимаю, что ничего не сумел сделать для того, чтобы открылась ошибка потерпевшей, ее показания ни в чем не поколеблены. Осталось одно только средство, и то не абсолютно надежное, но одно-единственное средство опровергнуть показания Варвары Викторовны — вызвать Лиду свидетельницей. И сделать это нужно сейчас же, не дожидаясь перерыва.

Я заявил ходатайство о вызове Лиды свидетельницей.

Суд удовлетворил ходатайство, но отклонил почему-то просьбу заслушать ее показания при закрытых дверях.

Это было неожиданностью, которая могла все изменить. Решится ли Лида в присутствии сотен людей, жадно навостривших уши, рассказать правду? Рассказать, понимая, что это обернется для нее осуждением, попреками, презрением, понимая, как ее родные непрестанно в сознании своей „правоты” будут допекать ее дома. Можно ли требовать от нее такой самоотверженности? Если на вопрос: „Когда вы в последний раз встретились с Казанюком”, Лида ответит: „Не помню”, не заставлю ли ее открыть то, чего она не хочет открывать. Спасти или предать Валерия — это только она сама должна решить.

Лида тихо, из последних сил справляясь с волнением, внятно рассказала все, как было. Единственное, что не сказала, — это то, что сама просила Казанюка 18 февраля прийти к ней.

Прокурор, который и не скрывал того, что считал Лиду подставной свидетельницей, спросил ее в конце допроса; может ли она чем-нибудь подтвердить свои показания, что встреча состоялась 18 февраля?

Удивленная вопросом, Лида переспросила:

— Подтвердить? Нет, ничем не могу.

И после паузы добавила:

— Разве что письмом.

— Каким письмом? — заинтересовался председатель.

— Оно дома у меня, — ответила Лида.

По поручению суда минут через двадцать Лида принесла письмо. От Казанюка. Письмо было отправлено 19 февраля. Это было видно из штампа на конверте. В письме Казанюк писал: то, что было вчера, никогда больше не повторится, и он просит Лиду к нему не приходить и не искать встречи.

Так Лида еще раз принесла себя в жертву. И я бы солгал, сказав, что присутствовавшие в зале оценили всю жертвенность этой девушки. Нет, было совсем не так. Теперь, когда ей полностью поверили, ее бурно и открыто запрезирали, в ней, если что и увидели, то только бесстыдство, которым и возмутились до того, что председатель суда, звоня непрерывно, долго не мог утихомирить зал.

Был объявлен короткий перерыв.

И вот теперь я увидел, что натворил.