Перед стеной времени

По причинам, которые будут рассмотрены ниже, слово «творение» все очевиднее запирается и от мысли, и от веры. Это парадоксальная, но неоспоримая особенность развития существа с растущим интеллектом и выраженным пристрастием к планированию. Он скорее станет говорить о генах и об исходной точке, чем о Генезисе[100] и акте творения. По сути, дело лишь в словах, в перспективах, однако они дают разветвление не менее заметное, чем различия между мировыми религиями.

142

Вернемся к образу поезда и представим себе, что он долго (скажем, тысячу лет) простоял на станции, а потом тронулся с места. Такой толчок, очевидно, не может не быть связанным с катастрофическими явлениями. Однако он не объясняется ими.

Выходу из мертвых точек должны содействовать силы, лежащие вне опыта, даже если это слово понимается предельно широко, а не только исторически. Здесь не обойтись без обращения к нераздельной субстанции и ее неисчерпаемым резервам, без воспоминаний о том, что было по ту сторону времени.

Пока поезд стоял, живые существа продолжали рождаться и умирать, – только в расчлененной реальности, строго внутри своих видов. Если возник новый вид, значит, к творящей силе присоединилось нечто более мощное, она соприкоснулась с пратворением. Такая способность не может таиться в самой природе. Резонно предположить ее в другом слое, вне зависимости от того, понимается ли она духовно, как Линнеем, который соотнес каждый вид с особым актом творения, или же материалистически.

Поэтому подобный толчок меняет не только биос, но и природу в целом. Системы, не принимающие этого во внимание, способны делать лишь частные открытия. Даже материализм в ходе своего неудержимого распространения будет вынужден проникнуть значительно глубже исторического слоя, а иначе утратит убедительность. «Бесконечное самосознание» человека, образующего эпоху, которое, по Бруно Бауэру, меняет мир, станет достоверным понятием только при совпадении с самосознанием мира. Там царит бесконечность.

143

Биос воздействует на слой земли – в этом нет ничего нового. Мы не знаем, что происходит в облаке диатомовых водорослей, в коралловом рифе, в пластообразующем лесу. Думать, будто наша историческая сущность важнее этой деятельности, – человеческое предубеждение. Даже в нашем собственном теле живет ум более высокий и план более основательный, чем в любых наших размышлениях. Там находится невидимый врач, хранитель формы. В монадах мы равны.

Новизна заключается в том, что в слоеобразовании участвует существо, осознающее себя. Вместе с ним в процесс развития вступает свобода, а также ответственность. Процесс теряет свой непосредственный, невинный характер – по крайней мере отчасти, в той половине, которая освещена самосознанием.

Хеберер, наш специалист в области гоминизации, утверждает, что «начиная с мезолита постепенно проявляется изменение в каузальности филогении гоминидов», и заключается оно во все более явном и целенаправленном участии человека в собственной эволюции. Это меткое наблюдение находится на границе палеонтологии, антропологии и истории – дисциплин, которые, сливаясь, образуют новую науку. Что же касается процесса гоминизации, то он, очевидно, не завершен и находится в состоянии кризиса, сопряженного со столкновением истории и естественной истории, мировой истории и истории Земли, свободы и предопределенности. Поток ускоряется, и на поверхность выныривают неожиданные фигуры, в том числе «глубинные чудовища».

144

То, что едва заметным изменениям в микрокосме не уделяется такого внимания, какое привлекают к себе видимые катастрофы, например, войны, вполне понятно и объясняется особенностями восприятия. Эффект, производимый цифрами, зачастую отвлекает нас от символического значения явления.

Однако это происходит не всегда. Есть страх, порождаемый не столько активизацией движения масс, сколько появлением чего-то чужеродного, даже если оно проникает в жизнь крадучись. Почву для восприятия таких явлений могут подготавливать массовые движения, подобно тому как шторм, внезапно отшумевший, заставляет человека напрягать слух и улавливать малейшие шумы. Среди нас, находящихся в эпицентре катастроф, многие на собственном опыте убедились в том, что свет маленьких огней порой действует сильнее, чем ужасы опустошения, которому они сопутствуют. В этой экономии кроется артистическая черта, отличающая художника, изображающего нечто страшное, от того, кто просто бьет в барабан, или эротику от порнографии.

В качестве примера такого специфического страха можно привести недавний случай: в газетах написали о том, что в сточных водах одной фабрики развилась странная фауна. Речь шла о выводке уродцев, чьи органы размножились или, наоборот, слились, образовав какие-то обрубки и рудименты. Так или иначе, это было фантастическое нарушение полярности и симметрии органического строения. Несомненно, что жизни был нанесен удар не просто на уровне отдельных особей, но гораздо глубже. Под угрозой оказался ее генетический строительный план.