Перед стеной времени

С точки зрения текущих событий это может объясняться легкоисправимой производственной ошибкой на фабрике изотопов. Аварии – не редкость в техническом мире. Однако тяжелое чувство, навеянное этим происшествием, не только казалось сильнее ужаса, вызываемого несчастными случаями, но и отличалось от него качественно. Заговорил инстинкт еще более глубоко укорененный, чем стремление к самосохранению, и на то были основания. Ранг явления не зависит от того, наблюдается ли оно на небе или в пробирке.

В данном случае обнаружилось одно из мест начинающегося воспламенения Земли, а таких сейчас много. В поисках чего-то сопоставимого нам придется вернуться как минимум к мифу. Там мы найдем тот же специфический ужас, там так же рвутся из пылающих недр Земли бесформенные, многоформные и деформированные существа. Это тесно связано с низвержением богов, к которому безграничная Земля подталкивает своих сыновей, и которое Гесиод описал как бунт против отца, включающий в себя три фазы. Первая – оскопление Урана матерью Геей и сыном Кроносом, умнейшим из титанов, – по сути, домифологическая. Кровь отца богов и его член, выброшенный Кроносом, заново оплодотворяют Землю. Впоследствии Кроноса тоже свергает собственный сын – Зевс. На этом заканчивается золотой век. Чтобы его вернуть, Гея подстрекает титанов к новому восстанию против олимпийских богов и возглавляет бунт в образе змеи. Последовательность событий мифа прослеживается нечетко. Их изложение Аполлодором сохранилось, к сожалению, не полностью. Очень важно, что битва с олимпийцами отнесена к человеческому времени, а не к более раннему, и что решающую роль в ней играет Геракл: он, представитель людей, должен победить уродство, покорить нераздельное. Германские боги, борясь со змеем Мидгарда и другими чудовищами, обращаются за помощью к эйнхериям.

Сегодня человек опять поднимается на бунт, на сей раз антейский, как умнейший сын Земли и разрушитель границ, последняя из которых – стена времени. Такому мятежу должно было предшествовать свержение богов. В этом смысле ницшевское «Бог умер» – даже не приговор, а постулат, заклинание, призванное вернуть золотой век: «Хулить землю – самое ужасное преступление, так же как чтить сущность непостижимого выше, чем смысл земли!» Или: «Я сказал свое слово, я разбиваюсь о свое слово: так хочет моя вечная судьба, – как провозвестник, погибаю я!»[101]

145

Вернемся к странным обитателям сточных вод. Тот специфический ужас, о котором мы говорили, не случайно был вызван именно этим непредусмотренным следствием нашей протейской работы. В принципе, мы уже давно занимались подобными вещами эмпирически, экспериментально. Операции, которые Дриш производил с эмбрионами морского ежа в Неаполе, а Шпеман – с зародышами амфибий во Фрайбурге, уже стали историей биологии. Кроме того, они олицетворяют стиль времени. В этом же контексте следует рассматривать эксперименты художников и попытки проникнуть в древнейшие слои психики при помощи новых ключей. А если ключ начинает вращаться, это признак того, что замок вот-вот откроется.

Между тем подобные опыты: трансфузии, трансплантации и трансформации – достигли верхних ветвей генеалогического древа и приобрели практическую значимость. У нас появились сады, поливаемые не только водой, но и лучами с целью получения мутаций. Мы начинаем играть с генами – правда, пока еще робко, как человек, впервые прикоснувшийся к клавишам рояля.

Все это предвещает возобновление движения после долгого стояния на месте. Статические истины, такие как Natura non facit saltus[102], неожиданно переворачиваются с ног на голову. Но слова Аристотеля: «Природа ничего не делает напрасно», – остаются справедливыми, и в этом смысле человек со своим интеллектом тоже относится к природе. Ошибка – такой же результат, как и успех. Экспериментирующий ум не знает этого различия.

В отношении самого эксперимента специфический ужас был бы, строго говоря, более оправданным, чем в отношении непредвиденных сбоев. Эксперимент движется по узкой обозримой колее. В этих рамках допускается свобода и рассматривается ответственность. Наблюдающееся беспокойство сродни тому, какое обыкновенно возникает при нарушении табу. Поднимаются вопросы права и приличий. То есть это беспокойство, в отличие от антейского, имеет выраженный реакционный характер. Оно не должно возобладать. Природа готова прорваться сквозь правовые барьеры. Учащаются случаи, когда технические и биологические соображения берут верх над юридическими. Один из примеров урано-плутонического ограничения основных человеческих прав – порядок дорожного движения. Если говорить обобщенно, то во всех столкновениях с индивидом план будет одерживать победу. С этим нам волей-неволей придется смириться как с пошлиной, которую мы должны платить.