Перед жарким летом

Все оказывается пустым вне союза возрастов, вне передачи труда, подумал Косырев.

— Заладил — хочу, хочу, — сказал он. — Мельчишь. А я-то задумал...

Косырев мысленно затянулся сигаретой и прищурился. Видно было: хоть и помимо воли, Шмелев заинтересовался. Поднял голову, блестящие точки в карих глазах. Очень чуток и очень нужен — руки вместе с головой, — просто необходим Косыреву.

— Ну, давайте, — сказал Шмелев, — подопытная свинка готова. Давайте, чего тянуть.

Но Косырев не торопился, молчал. Молчали оба. Сейчас ты у меня подпрыгнешь,

— Ты где — на Марсе? — спросил Косырев. — Надо читать объявления. Прямо у входа.

Шмелев потер щеку. Косырев рассказал и о стычке с Нетупским, и о том, что Юрий Павлович будет рекомендован секретарем, и об остальном. Откровенно и полностью, с этим человеком иначе не выйдет. Шмелев тер щеку. Если заинтересован, умеет слушать.

— Во вторник ученый совет, проба. Будешь иметь касательство к этой идее. Ясно?

Шмелев застыл. Ей-ей он испугался: не прозевать бы, не прошло бы мимо, вдруг — эпохальное. Подавай уникальное личное участие, такая у него слабинка. Поймал его Косырев.

— Схватка титанов не для моих слабых нервов, — сыронизировал Шмелев, — но такое зрелище пропускать нельзя. Что это вы, дорогой шеф, успели натворить?

— И второе, — Косырев закреплял успех. — Кто ты такой в этой борьбе? Я снова о вступлении в партию. Из рабочей семьи, и сам работяга. Пора.

— Меня никто особенно и не звал. Теперь я согласен, но...

— Его не звали, — перебил Косырев. — Его нужно особо приглашать. Н-ну, фразеология. Нет, мы тебя по косточкам разберем и, обещаю, — приму участие.

— ...но я могу вступить в партию и в другом месте.

Ладно, ладно, шантажируй по инерции. Но Косырев знал — все в порядке. Он спохватился, обидчивый Саранцев ждал слишком долго.

— Парня этого надо устроить в общежитие. Сергей Семенихин, запомни.

— Ладно, сделаю.

Шмелев натягивал перчатки. Косырев снова прошел все процедуры.

Но напрасно он думал, что Саранцев скучает. Толпа техников, рабочих и сдавших минимум ординаторов окружила кого-то, Косырева никто не заметил. Размахивая руками, прижимая их к груди и строя на подвижном румяном лице разные разности, в середине круга стояла Алина. Раз! — выбросила вперед не свои, а чьи-то скрюченные пальцы, пригнулась зловеще, безжалостно растрепала волосы. Агата Кристи, только что прочитанный детектив. Наверху складной лесенки, как на насесте, Колосова опустила подбородок на колени и охватила руками голые, бутылочками, девичьи ноги. Глаза красноватые, грустна, как и бывает после срывов — закон. Реаниматор Быков наморщил плосковатое лицо. И даже Коган был тут. Он выставил вперед ухо и иронически, но не без интереса, тоже слушал. В этом окружении Сергей, положивший руку на лесенку, весь как-то сжался, полинял. А Саранцев надменно улыбался — и что за привычка! — щекотал свою ноздрю. Халата так и не снял, чтобы все видели: сегодня участвовал в операции. Как молод он еще, как молодо большинство вокруг... Рассказывая, Алина больше, чем на других, поглядывала на него, на модника. Да и Сергей нет-нет и кидал на него горячий взгляд. Все-таки Алина по-настоящему артистична — глаза, руки, модуляции голоса... Ну, и все, преступник изобличен.

— Да-а, ин-те-ересно, — протянул Саранцев, и гладкий лоб его чуть двинулся в сторону.

Все повернулись к нему, видно, успел чем-то проявить себя.

— А почему? — спросил он и сам ответил: — В нашем сложнейшем мире информация всегда неполна, не хватает данных. Для суждения о чем бы то ни было. Вот детектив и учит проникать интуитивно, решать из малых сведений. Гимнастика ума.

В саранцевской манере говорить чувствовалось нечто снисходительное, даже фатовское. Он-то давно и все знал, но раз необходимо другим — пожалуйста. Однако внимание и уважение к нему были несомненными, говорил не глупые вещи. Поправляя прическу, Алина смотрела на Саранцева завлекательно.

Косырев не понимал склонности к детективам подобного сорта. Но — Шмелев задел его — все ли он понимает в молодежи?

— Ученым — хлеб насущный, — закончил, щекотнув ноздрю, Саранцев. — Технарям и медикам — тоже.

— Хм, — откашлялся Косырев. — В чем-то, пожалуй, и верно.

Алина мигом спряталась, но прическа ее маячила поверх голов. Теперь в центре оказался он, все расступились.

— Только люди — это не просто технари или ученые. Понимаете, — Косырев будто взвесил что-то в ладони. — Над методой почтенной дамы стоит задуматься. Ведь если за обыденной, за доброй внешностью может укрываться преступник, то не внушает ли это тотального недоверия. Ко всем и ко всему?

Саранцев улыбнулся, а Косырев понял: торжественно, но интересный поворот. Алина исчезла. Жалко, Косырев говорил и для нее.

— Тогда получается не гимнастика, а развращение ума. И чувств. Незаметно воспитывается подозрительность.

Сергей переводил глаза с Саранцева на Косырева. И Косырев, окруженный общим вниманием, увиделся ему совсем не таким, как в Речинске. Директор. Глаза отчужденно пригасли.

— Вы правы, — сказал Саранцев. — Только это — из другой оперы.