Перегной

— Ну, раз так, поехали тогда, что уж, — смягчился вдруг водитель, — подкину тебя от тебя же подальше, может фору выиграешь. Да подсобишь мне заодно в одном деле.

В нагретой, гремящей кабине грузовичка было  очень уютно. Да еще, добавляя комфорта, заколыхался, защекотал ноздри сигаретный дымок. Курить мне хотелось до головокружения, до дрожи в суставах, до, казалось, неминуемой, если не закурю тотчас, потери рассудка. Но просить у прижимистого куркуля—водителя не хотелось. Итак удалось едва—едва сменить его гнев на милость. Однако дымок манил.

— Дай сигаретку. — Набравшись смелости все же попросил я мироеда.

— Выеби Светку. — Тотчас, заржав, ответствовал водила.

По тому, как он мгновенно ответил на вопрос выходило, что не я один, а пожалуй, что и все обращающиеся к нему с подобной просьбой люди получали такой же ответ. Классический все же он мироед, у такого снега зимой — тряси не тряси накладными,  не допросишься.

— Светка заболела — тебя ебать велела! — Огрызнулся я на водилу. А фигли, мы тоже не пальцем деланные.

Ответом мне было задорное гоготание.

— Может тебе еще легкие напрокат дать? — Проржавшись спросил водитель. — Кури, что уж тут, раз напросился.

Мы куда то ехали по извилистой, петляющей то по полям, то по перелескам дороге. Вот ведь — сидел на взгорке, ждал неведомо чего, думал я пуская в приоткрытое окно ароматный дымок, и явилось мне это «неведомое что», а вместе с ним и «неведомое чмо», не таким уж и чмом в последствие оказавшееся. Теперь это неведомо что, везет меня неведомо куда и ведь, что самое интересное привезет. Сказка просто какая—то. В самом начале своего путешествия, я помниться смотрел на разметку дороги, и представлял себе что это нить Ариадны. Теперь и разметки нет, да и  нить уже не раз оборвалась и запуталась. А клубок и вовсе сгинул. А я все куда—то бегу. Куда? Да все туда — неведомо куда.

Вскоре мы свернули с асфальтовой дороги на проселочную и вот — тут то и начались настоящие испытания для грузовичка. Он подскакивал на рытвинах, взмывал над дорогой и приземлялся, будто бы содрогаясь всем телом, потом на секунду замирал, и продолжал движение, отплевываясь пылью из под колес. Пару раз ему даже пришлось одолеть вброд ручей. Солнце уже давно прошло зенит и и начинало крениться на борт.

Грунтовая дорога исчезла совсем, но водитель, держа в уме какие—то метки смело свернул в рощицу. По лесу шла едва наезженная колея. Ветви теперь хлестали по кабине и по кузову, лезли в лобовое и боковые стекла, царапались об обшивку. Грузовик ухал как филин, продираясь через чащобу, забираясь по ней куда—то вверх и вбок. Каждый раз, когда водитель крутил вполоборота руль, правя грузовичок в самое сплетение веток, мне казалось, что все, приехали, сейчас—то уж точно дорога закончится, но в последний миг ветви расступались и мы продирались дальше и дальше. Грузовик наш рычал, кряхтел, тужился из последних сил и тогда, когда мне показалось, что уже совсем ему конец, что сейчас и настанет тут его смерть, он, вывернув последний раз из—под колес кусок земли  вдруг выкатился на вершину горы, к которой так отчаянно, с отдачей всех без остатка своих лошадиных сил, лез.

Деревья отпрыгнули в стороны и дивная картина распахнулась передо мною. Внизу, как в кино лежала вечереющая долина, по которой раскинулось большое село. В одной окраине села серебрилось огромное, чеканное от ветерка, блюдо пруда, в другой оплывшим пряником кривилась деревянная башенка. Село лежало прямо, вытянувшись как струна, в одну длинную улицу. Позади села были живописные луга, по которым бродили не менее живописные, хоть сейчас на холст, стада и заходящее солнце ласково ершило по холке все это великолепие. Окруженное невысокими, плосковерхими горами село поражало идиллическим спокойствием. Без сомнения — это было самое красивое место из виденных мною, самое мироустроенное, самое идеальное. Все в нем было ладно, подогнано и пристроено. Все было со смыслом и уместно.

— Вот она, Молёбная, красивая да? — спросил меня водила и стал осторожно, цепко держась обеими руками за баранку, вести грузовик вниз.

— Красиво, — ответил я, — а что это?

— Молёбная, говорю же. Деревня такая. Люди тут живут, но не как все, а наособицу. Ну да сам увидишь. А мы им везем гостинцы.

— Что за люди? Староверы что ли? — Догадался я.

— Ну, можно сказать и так.