Перегной

Сход и мир, пускай, на первый взгляд и архаичные, но самые для нас уместные формы решения важных проблем.  И, как это часто бывает, невежество, глупость и косность могут здесь преобладать. Поэтому главное не допустить момента  когда все со всеми переругаются. Ибо тогда не поможет никакой лидер. Сколько их, до того всем угодных, болталось после сходов вздетыми на вилы, не пересчитать. Да и к чему пересчитывать, достаточно вспомнить расхожую фразу классика о русском бунте.

Бунт, он ведь, по моему разумению, уж русский—то стихийный бунт точно,  не оттого, что невмоготу так больше жить, неправильно, по старинке, а как раз оттого, что начинает привноситься что—то новое. Начинает робко так внедряться в умы, расти и зацветать особое какое—то, незнаемое ранее растение. Взять ту же Федосову общину. Кто они? Они потомки беглых старообрядцев, которые не приняв церковных реформ пошли по земле искать лучшей доли и земли. Где  никто бы им не мешал держаться старины. Другое дело, что эта приверженность старине вылилась, как в любой закрытой группе, в  извращение. Но тут уже ничего не поделаешь… В основе все же был бунт. И только потом смирение.

Ну, в моей ситуации конечно бунта ждать не стоило, но ярого неприятия — вполне. И потому я решил сыграть ва—банк. В очередной раз пройти по лезвию бритвы между выбором — пан или пропал.

* * *

Я сидел, хорошенько поддатый, заручившийся поддержкой Щетины, и думал, туманя хмельной мозг, как заполучить большинство голосов. А рядом сидел в стельку пьяный Щетина и бормотал: Восстать над людом, значит, возвысится… Эт ты хорошо, Витька придумал… Вот где они у меня все. И ты, Витька, вот у меня где нах! И Толик этот, в жопе нолик, вот где у меня. Восстать над людом, возвысится… Всех ущучу. Всё подомну. Навъёбывался Колька, хватит. Теперь он силу набират…

Я сыграл на тщеславии. Какой бы не была власть Щетины над артелью, а  у Толяна власти было побольше. И перспектива подмять  Толяна окрылила земную душонку Коли Щетинкина.

Что же я задумал? После столкновения с Толяном меня занимали две проблемы: как объяснить Софье, что я не тот, за кого себя выдаю, и как сделать так, чтобы бочки с дизельным топливом сюда, несмотря на явную угрозу мироеда, все же поставлялись. Соляра была необходима, ибо без нее школа не могла работать в зимний период. Между тем доставкой соляры сюда, насколько я уяснил, занимался только Толян. Школа только формально  входила в систему общего образования, на самом деле  содержась сообща всей деревней. А бюджет, выделенный на ее содержание, в том числе и на освещение с отоплением наверняка тихо оседал в карманах штыринских чинуш. Это к гадалке не ходи.  Софья была чистейшей души неземным созданием, а никак не менеджером и, вероятнее всего  не догадывалась о таких прозаических вещах как снабжение, отопление и т. д. Помощь мира она воспринимала как нечто естественное. И пока Толян питал в отношении Софьи хоть какие—то надежды, все было как надо.

 Потому Толян и решил давить на дизель. Измором решил взять. Ударить в самое больное место. Да и Федос как—то подозрительно затаился — ни слова от него, ни полслова.  И про должок, что странно, не напоминает…  Уж не мутит ли старикан очередную гадость? Уж не вздумал ли отыграть на попятную? И если мне теперь должок возвращать совсем не с руки, я нынче уже не вольный сокол, то и замок на школу вешать — совсем не дело.

Короче тогда, когда моя башка уже совсем вскипела от разнообразных головоломок пришла подмога откуда не ждали. Простодушный Полоскай, со своим предложением подцепить сепаратор к дизелю  вырвал мою мысль из  из капкана и она рванула птицей прямо в небеса.

План, что и говорить, был дерзкий. Под лозунгом «Мы не должны проиграть северный завоз» мне предстояло, чуть не до основания весь старый мир разрушить, а затем… Короче, я убедил Щетину, что его артели нужен маклер. А ему самому власть.

Смысл был в том, что от отношений товар—товар нужно переходить к отношениям товар—деньги—товар. Мне пришлось долго, полторы бутылки времени, убеждать Щетину что Толян немилосердно их надувает, что все эти сигареты «Прима», сахар, соль, дрожжи,  шанцевая труха и гниль стоят копейки, в то время как их труд, тяжелый и опасный, бесценен. Что Толян имеет  тысячи процентов навару на этих бобышках и цветмете. Что он просто пользуется своим монопольным положением. Что по сути вся Щетиновская артель выступает в роли аборигенов, меняющих золото на стеклянные бусы.

Щетина слушать не хотел, отмахивался да нахваливал самогонку.  Ему были чужды товарно — денежные отношения, он был слит с природой, в основном с ее синими оттенками. Примерно также, наверное, вели беседы миссионеры среди североамериканских индейцев. Но вода камень точит и я все—таки уломал Щетину. Ибо даже у первобытных людей есть вождь и этот вождь всегда стремится расширить свою власть и полномочия. Вонь соленого пота власти в очередной раз в истории оказалась привлекательнее чистого запаха вольных цветов. Щетина дрогнул.