Перегной

Когда поленница была собрана, на улице совсем рассвело. Утро было ясным и блистало чистотой и новизной, как лицо проплакавшегося и умытого ребенка. Свежая от росы, сочная трава шелково стелилась вдаль по окрестным лугам, предметы обрели резкость как на старых фотографиях, таяла чуть видная синеватая дымка, стекленел прозрачный воздух и щебетали птицы.

- Идемте завтракать, Виктор, - позвала меня с крыльца Софья. – Бросьте стесняться и маяться под окном, как бессоница.

Она упорхнула в дом, а я, повинуясь судьбе и чужой воле, как и положено приживалу, поплелся уныло следом.

- Вы как меня вспомнили вообще? – Спросил я после получашки чая, двух карамелек и неловкой паузы.

- А что тут сложного?

- Ну мне показалось, я достаточно изменился за последнее время.

- Да нет, что вы.- Софья мялась, видно было, что ей тяжело сформулировать мысль правильно и дипломатично. - Просто, вы поймите, я не хочу вас ничем обидеть, такое редко забывается - вы меня тогда, если честно, очень удивили. Сидит такой слегка помятый молодой человек, ведет непринужденную беседу, и вдруг…

- Что вдруг?

- Взрыв эмоций, фонтан чувств, хлещущая наружу ну, я не знаю, какая-то средневековая, как у идальго, спесь. И все это внутри, все это жжет, а лицо бесстрастно. Только глаза выражают, как бы это сказать, унижение. И терпеть это нет сил, и нет самозащиты от этой обиды никакой, нет действия, нет опыта в такой ситуации. И вот-вот это все прорвет как вулкан, как Везувий, и этим извержением похоронит вокруг все живое. И, как следствие, человек, давя в себе эту стихию, щадя жизни и разум других живых существ рядом, бежит прочь, чтобы предаться своему гневу, начать саморазрушение. Такое, знаете ли, Виктор, вряд ли забудешь.

Она помолчала, потупив глаза, потеребила край скатерти. Потом вскинулась.

- Я ведь тогда, когда вы убежали внезапно, сразу же как-то поняла – случится что-то плохое. Просто состояние у вас такое было. И после уже, от первого испуга оправившись, поняла как вас обидела. Долго вас ждала, чтобы извиниться, а вас все не было. Ходила, искала вас. Спрашивала. А вы, как сквозь землю... И оттого мне было еще хуже. Так что теперь, когда мы, случайно и счастливо, внезапно встретились – хочу просить у вас прощения.

- Пустое, - я махнул рукой, - я тогда конечно сильно обиделся, и, как вы верно угадали, попал в очень неприятную череду злоключений. Но вас не виню. В вашем монологе прозвучало слово спесь. Оно и является определяющим. Так что ни в чем себя не вините. Не надо. Кому из нас двоих и следует просить прощения, так это мне. За то, что я вчера тут устроил. Покорнейше прошу – простите. Я немедля поправлю все разрушения, поленницу вон видите, уже сложил, извинюсь перед жителями, которым тоже доставил неудобства, а перед вами за тот ужас, за то что омрачил вам приезд, вообще готов голову уложить на плаху и подставить под топор. Отсечение беспутной головы – лучшая воспитательная мера для меня.

Софья засмеялась, точь в точь, как тогда, в момент нашей первой встречи. Она смеялась, и не собиралась останавливаться. Я же, весь красный от смущения, стремглав выскочил во двор и полетел к сараюшке с инструментами.

К вечеру, когда я все поправил, и подумывал уже было, куда бы мне, ко всем чертям, податься, Софья сделала мне предложение побыть при школе кем-то типа сторожа или подсобного рабочего. Предложение было сделано столь деликатно, что не оставалось никаких сомнений в том, что она его долго и тщательно обдумывала.

Мне же, в моем положении, обижаться было не след. Как мог, я поблагодарил хозяйку:

- Я очень вам признателен, еще раз приношу и прошу принять извинения за причиненные неудобства и уверяю, больше я вам хлопот не доставлю. Более того, буду надежным помощником все время моего нахождения здесь. Впрочем и это, думаю, продлится недолго. Я буду искать и найду способ отсюда выбраться. Ибо выбираться отсюда мне очень нужно.

На том и порешили.

Часть третья. Бытие.

1.

В оставшиеся до начала занятий дни Софья навещала учеников. Она пояснила, что проводит среди них что-то типа тестов, определяя что ученик забыл за лето, а что помнит. Работала с каждым индивидуально, сопоставляла полученные данные и писала учебные планы. Было видно, что работу свою она любит и относится к ней добросовестно. Этакая подвижница-народница, со своими мечтами и идеалами, взятая из века девятнадцатого и перенесенная в сегодняшние дни.

Я тоже не отлынивал, готовил школу к зиме, и ходил на сторонние заработки. Круг моих знакомых в Молебной неустанно ширился, а репутация росла. Даже моя истерика мне нисколько не навредила. Видимо такие вещи легко прощались деревенским обществом, которое списывало их на придурь. Для деревни важнее была проблема пьянства. Я же, несмотря на то, что со мной и расплачивались иногда самогоном, проходил по разряду непьющих. Ибо днем не пил, а работал. Это и было в деревенском понимании самым важным.