Перегной

- Ну вы же знаете, у него с алкоголем проблемы… Так вот, я считаю, что это все из-за меня.

- Но почему?

- Когда я родилась, Юра уже был вполне самостоятельным человеком, взрослым, в возрасте. И, как любой мужчина в его возрасте, был морально уже готов создать семью, понимаете?

- Пока не очень, если честно.

- А тут родилась я.

- Ну и что? Хотя, да, кажется понимаю. Вся забота о вас легла на него и из-за этого разрушилась его личная жизнь.

- Да, это такая трагедия была для него. И большое несчастье для меня. Я считаю себя причиной всех его бед.

- А он?

- Что он?

- Ну он так считает? Обвинял вас когда-либо?

- Нет, ну что вы, он очень тактичный в этом плане человек.

- То есть вы просто для себя сделали такой вывод?

Софья молчала. Вечер, вытащив из под солнечной печи всю небесную сажу трусил ее на землю и оттого все вокруг быстро темнело. В непроницаемой этой темноте лица моей собеседницы не было видно, но чувствовалось, что она сейчас расплачется.

Наконец, уже в полностью сгустившейся темноте он всхлипнула пару-раз и капризным голосом заявила: Я не считаю, я знаю, знаю точно, наверняка – так оно и есть. Отчеканила, чуть не по слогам: т а к о н о и е с т ь! И убежала в дом.

Черт их знает, этих баб. Прислали какую-то нервную курсистку в деревню

учительствовать. Я то думал – у нее серьезные проблемы, а у нее обычный предменструальный синдром вкупе с истеричностью. Был такой тип поведения во времена серебряного века – экзальтированные истеричные барышни пачками травились следуя по пятам за Блоками, и стрелялись на могилах Есениных. Думал я – они тогда все и повывелись окончательно, очистили, так сказать, генофонд, ан нет, гляди ты – живут и здравствуют.

Ну конечно, в деревне все эти твои зазвездюлины никому ни в какое место не уперлись. Тут вообще всем пофиг – тварь ты дрожащая или право имеешь. И затаилась, до поры, в нашей учительше эта гнильца, законсервировалась. Обрела наша обследуемая здоровые черты лица, душевное равновесие и стала походить на человека. А тут такой подарок с неба – беглый галерный раб «из князей полонённых», то есть я.

Да еще и припадок мой, временное безумие по поводу толянова тайного отъезда, что разыгрался у нее на глазах. Вот и запустились у девушки бледной со взором горящим саморазрушающие процессы. А так как под боком есть еще и подходящий объект – почему бы и его не подключить к своим унылым псевдогорестям.

Я ходил взад-вперед по крыльцу иссмолив уже с пол пачки сигарет. Злился, пытался успокоиться, но не мог. А может она чего не договорила, может эта история с Юрычем была лишь прологом?

Ведь и в самом деле Юрыч произвел на меня впечатление очень угрюмого человека. Человека, в душе которого явно был какой-то надлом. Какая-то глубокая трещина, которая расколола его личность надвое. Какой-то перенесенный личностный удар, после которого его жизнь изменилась. Что-то такое было в нем, проступало сквозь угрюмость какое-то страдание. Вдруг в самом деле предположения Софьи не беспочвенны. Молодая ведь совсем, а так себя изводит. Жалко девчонку.

Поразмышляв еще, повертев ситуацию, как неисправную запчасть, так и сяк, я решил, что утро вечера мудренее. И отложил сборку механизма до утра.

Войдя в дом, где уже были погашены все огни, я встал у входа в Софьину комнату и тихо позвал: Софья. Софья, если вы не спите, знайте, ваш брат ни в чем вас не винит. Он вас очень любит. Правда.

Ответом мне была настороженная тишина.

- Спокойной ночи, Софья. – для приличия помедлив пару мгновений сказал я, и отправился к себе. Засыпал я с какой-то волнительностью. С той мятежностью, какая преследует человека перед дальней дорогою особенно если он давно уже никуда не выбирался, или перед сменой работы, или перед походом к врачу по поводу обнаружившейся внезапно проблемы со здоровьем – в общем с состоянием предчувствия неизбежных перемен.

Наутро, пригласив меня к чаю, Софья сама продолжила вчерашний разговор. Безволие было стерто с ее лица, теперь она была полна решимости. И это была не маска, а именно новое состояние духа. Такие перемены меня радовали и я досадовал на себя за свои глупые вчерашние мысли. Все мы горазды лепить на людей по горячке обидные ярлыки. Это легче, чем сострадать.

А Софья между тем поведала следующее.

В прошлом учебном году в ее школе занималось пятеро детей. Всего. Все эти дети были из подгорной части Молебной. Сектанты из Нагорной своих детей в школу отдавать не хотели. Не видели в этом необходимости, мотивировали тем, что в мирской школе их детям учится грех, да и вообще не вступали особо в разговоры. Иными словами попросту не пускали Софью на порог.

Учительнице было жаль детей, но поделать она ничего не могла. Ситуация в принципе устраивала районное школьное начальство. В редкие моменты, когда Софья выбиралась в район с отчетами и за зарплатой ей советовали не особо обращать на это внимание. До тех пор, пока не случилась, в масштабах всей страны, перепись.