Переговоры как искусство. Профессиональные секреты звездного адвоката

Милана переживала безумные месяцы депрессии. Без отца, без любимого человека, без ребенка, да и, чего греха таить, без многих красивых, богатых, великих и властных друзей, которых я видел в тот знаменитый вечер в Петербурге.

Вот в таком состоянии и пришла ко мне Милана Кержакова, в девичестве Тюльпанова.

Я хорошо помню свое настроение, когда слушал девушку. «Вот сейчас начнется», — думал я, будучи полностью уверенным, что еще через пять-десять минут мы заговорим об этих проклятых миллионах, которые совершенно не хочется отдавать своему бывшему. И тут я ошибся. Глаза дивной красоты и, наверное, ставшие еще больше от слез, смотрели на меня с какой-то необыкновенной тоской, а губы шепотом, который можно было услышать только сердцем, сказали: «Александр Андреевич, верните мне сына…»

Через час мы подписали договор, и я стал адвокатом Миланы Тюльпановой.

Моя коллега Марина Дубровская и я ехали на первое заседание в Петербург с плохо скрываемой тревогой. Ребенок много месяцев не видел маму. Отец находит все возможные предлоги, чтобы разлука между самыми родными людьми оказалась практически витальной. Мама человеку нужна в любом возрасте, но когда малышу год (!), вся его жизнь сосредоточена в одном человеке. Человеке, которого его лишили.

Однако наше законодательство предусматривает временный порядок проживания ребенка в течение всего процесса. И это был для нас шанс. Оставалось доказать суду, что мы правы.

…Есть люди, которые относятся к женским слезам спокойно, без нервов, стойко, если хотите. Я иногда им страшно завидую. Я не такой. Когда у меня на плече или передо мной плачет женщина, из меня можно вить веревки или посылать на танк со шпагой. За час до суда Милана плакала молча, как-то очень по-детски, и все время повторяла: «Верните мне моего мальчика».

Мы переглянулись с Мариной, и коллега сразу все поняла: мы должны, мы обязаны выиграть.

Первое решение я принял до заседания.

Я запретил, просто запретил Милане идти на суд. Я хорошо понимал и отдавал себе отчет, что сделает Кержаков со своей бывшей женой в зале суда во время слушаний. Я также хорошо понимал, как этим обстоятельством — отсутствием на суде, может воспользоваться и бывший муж, и обозленная общественность: мать не пришла бороться за ребенка!

И все-таки я решился. Милана на суд идти не должна. Психика может не выдержать. Я решил взять весь удар на себя. Обычная для меня история.

Как я и думал, Кержаков не ожидал, что его супруга не придет в суд. Потом злые или добрые языки рассказали мне, что там была домашняя заготовка: Милану надо довести до истерики или, еще лучше, до обморока и таким образом показать суду, что мать ребенка нездоровый и неуравновешенный человек. Бывший футболист страшно возмущался, что мать ребенка не пришла на суд, но еще больше он был возмущен тем, что я открыто сказал суду: «Уважаемый суд! Это я настоял на том, чтобы моя доверительница — Милана Кержакова-Тюльпанова — не присутствовала сегодня в зале, не отвечала на вопросы человека, которого любила, а может быть, любит до сих пор и который удерживает, как в заточении, как заложника, ее годовалого сына. Да, психика двадцатилетнего человека, одновременно потерявшего, пусть и в разных обстоятельствах, отца, мужа и сына, может не выдержать… Ее адвокат и доверенное лицо, наделенный всеми полномочиями, может представлять Милану Кержакову-Тюльпанову на суде. Я, адвокат Александр Добровинский, взял ответственность за судьбу моей доверительницы и ее сына, по крайней мере в данном разбирательстве, и это не ограничивается теми доказательствами, которые я намерен предоставить правосудию на данном процессе, уважаемый суд, я еще в ответственности за ее здоровье. Моя доверительница на заседания ходить не будет. И законом это допускается. Это мое решение».

Помню, как Марина после того, как я закончил говорить, показала мне большой палец, поднятый вверх, а противник — средний. Это были два высочайших комплимента.

В этот день заседание началось в 10 часов утра. Как я уже говорил, решался вопрос о временном проживании ребенка в течение всего судебного процесса. Каждый аргумент противной стороны нужно было перевернуть в свою пользу: