— Гетман повелел работным людям назад в цехн возвращаться. Оружия много нужно, а кому его работать — нету...
— Что ж, оружие потребно,— заметил Подопригора, помешивая оловянной ложкой уху.— Без оружия шляхту не повоюешь.
С нескрываемым любопытством глядел Чумак на Подопригору. Опаленное ветрами и солнцем лицо, крылатый разлет черных бровей, кривой, перебитый некогда шляхетской саблей нос — все осталось неизменным за эти три года, что не видал он своего побратима.
— А ты нешто давно из войска? — спросил наконец Чумак.
Подопригора не ответил, кряхтя опустился на колени, добыл в углу шалаша из-под соломы выпуклую зеленую фляжку, протянул Тимофею.
— Угощайся, браток, разговейся...
Чумак охотно взял, отпил несколько добрых глотков и возвратил фляжку Подопригоре. Тот повертел ее в руке и вылил остаток горелки себе в глотку, засунул затем фляжку снова под солому и коротко объявил:
— Я из войска давно, еще после Берестечка.
— Вон как!
— А так.
— Что ж поделываешь?
— Живу как птаха. Видишь, какой роскошный палац себе построил? — Подопригора весело засмеялся, обводя заблестевшими глазами покрытые инеем стены шалаша.— Хоть и убогий палац, а дивчата в гости ходят... Любят меня!
— А паны?
— Паны — нет,— вроде бы с досадой признался Подопригора.— Паны нашего брата не жалуют. Что свои, что чужие.
Казаки молча хлебали уху.
От костра тянуло жарким духом, дым, который по-черному выползал из шалаша, едко щекотал глаза; набегали слезы, и не хотелось говорить.
Когда котелок опустел, Федор Подопригора, вытерев тыльпой стороной ладони губы, заговорил:
— Вот какие дела, Тимофей. Оно, конечно, шляхте польской на нашей земле теперь не сладко придется. Выгоним ее, Москва помощь даст, защитят нас русские братья,— уверенно проговорил он.— Но голоте сероштанной как быть дальше? Наша собственная шляхта оседлает. И сейчас уже мудрят. Хотят прибрать нас к рукам, обкор-пать нашу волю. Был я в нашей Веремиевке, там такое творится, что и не сказать. Купец Гармаш, аспид многоглавый, рудню поставил, посполитых приписал к ней,— что хочет, то и делает. Люди с голоду пухнут... А я ему насолил, подбил людей на бунт, пришлось ему деньги заплатить им, а кабы не я, так и подыхали бы. Мать и сестра остались там, сердешные, вот о чем печаль... Твои родители тоже по тебе убиваются... Ждут, когда вернешься, может, лучше им будет...
— Гармаш, говоришь? Постой, постой, я его педелю назад в «Золотом Петухе» видел. Коренастенький такой панок, морда распухла...
— У всех у них морды пораспухали,— сплюнул сквозь зубы Федор Подопрнгора.
— Твоя правда,— невесело откликнулся Тимофей, в мыслях перелетя в далекую Веремиевку.
— А коли правда, так вот тебе мой совет,— горячо заговорил Федор, хотя Тимофей Чумак совета у него не просил,— едем, друже, на Низ, там таких, как мы, развелось немало. Видел я в Переяславе приятеля своего давнего, Гуляй-Дня,— он там, у низовой голоты, кем-то вроде кошевого, только что без пернача. Звал. Живут, говорит, вольно, без панов. Правда, с Сечью не в ладах. Но сказывал — не так заедаются сечевые казаки, как кошевой Сечи Запорожской Лысько низовую голоту не жалует своей милостью.
Чумак задумался. Может, и правда, так поступить? Ворочаться в цех не хотелось. Снова жить как за монастырской стеной придется. А чего доброго, выдадут такой универсал, чтобы приписать работных людей цеховых к какому-нибудь панскому маетку. Тогда прощай воля!
— Ты не сомневайся, друг. Там нам лучше будет. Воля! И гетман к нам повнимательнее станет. Уж я это знаю! Тогда нехай только попадет до нас Гармаш, так и сам генеральный писарь Выговский его не спасет — порубим на колбасу для собак.
— А шляхту воевать кто станет? Кто край оборонит? — Тимофей Чумак взглянул на Федора Подопригору.
Тот ответил:
— Э, брат, мы с Низа прибудем сюда оружны, да увидишь, побей меня нечистая сила, гетман еще оружия даст, пушку, знаменем пожалует,— нас ведь сила великая будет. Там, на Низу, сказывают, уже немало таких, как мы, вольных казаков, и донские казаки туда пробираются, и черпь из Московского царства. Даже из коронных земель Речи Посполитой хлопы польские туда бегут. На то, что не по-нашему крестятся, там не смотрят, лишь бы на руках мозоли были, спина панскими плетьми расписана да ветер посвистывал в карманах.
— Против посполитых польских зла у меня нет в сердце,— сказал Чумак.— С ними давно бы договорились, кабы не шляхта проклятая...
— Ну, так поехали, брат?
— Поехали! — согласно кивнул головой Тимофей Чумак.
— Не худо бы по такому случаю...
— Нет, деньги на более важное понадобятся. А кому шалаш оставишь?
Подопригора прямо за бока схватился.
— Шутник ты, Тимофей! Ей-ей, шутник! — Но, хлопнув себя ладопью по лбу, Подопригора даже подскочил.— Сообразил, брат! Выдам универсал на владение. Пускай моим дворцом владеет наследственно пан коронный гетман Потоцкий! А что? Ловко!
— Ловко,— согласился Чумак.