Переяславская рада. Книга 2

Напившись горячей водки, выхлебав из котелка уху и обсасывая со смаком голову чебака, князь Келембет-Гамза делал вид, что внимательно слушает сотенных значковых, которые сидели перед ним на ковре. Однако он не слушал их торопливой речи и не видел их лиц.

Перед глазами ширинского князя маячили белые стены Бахчисарайского дворца. Ему ласково улыбался хан Ислам-Гирей. Визирь Сефер-Кази заискивающе заглядывал в глаза. Ширинский князь оправдал надежды хана, сжег Кодак, взял в плен старшину казацкую, привез в Бахчисарай победу. Недолго теперь оставалось ждать, когда гяур Хмельницкий пришлет своих послов к хану просить, чтобы хан пожаловал его милостью своею, принял от него щедрые упоминки и заключил с ним союз...

Сотенные значковые наметили, каким образом внезапно захватить Кодак. Для этого нужно зайти в тыл казацкому гарнизону, взорвать восточные ворота и ворваться в крепость на рассвете, когда казаки меньше всего ждут набега,

Но что бы ни говорили значковые, ширинский князь их не слушал. Он блаженно улыбался и рыгал. Он сожалел, что не взял с собой в поход несколько своих жен и ясновидца Селима.

Сотенные значковые поднялись, и князь с наслаждением, предвкушая близкий сон, потянулся и зевнул.

Но заснуть ему не пришлось.

Тревожный крик, точно резкий порыв ветра, всколыхнул полы шатра. Сотенные побледнели. Князь вскочил и выбежал из шатра.

Над плавнями, разбиваясь на тысячи осколков, грозовым громом рассекая утреннюю степную тишь, катился без конца, то усиливаясь, то ослабевая, но непрерывно, всемогущий и ужасающий казацкий клич;

— Слава-а-а-а!

— Слава-а-а-а!

...Не прошло и нескольких минут, как татары были уже в седлах; князь, окруженный своими телохранителями, очутился на копе посреди треугольника, каким молниеносно выстроилась орда.

Казаки окружили Кичкасскую балку, рассыпавшись лавой. Их удар был настолько неожидан и внезапен, что татары и не опомнились, как казацкие сотни врезались в бока их живого треугольника.

Стараясь сохранить его целость, татары спешили выбраться из зарослей камыша, которые еще недавно были для них хорошим укрытием, а теперь стали ловушкой.

Казаки сразу поняли, что, вырвавшись на степиой простор, татары, превосходящие их числом, смогут уйти, хотя и понесут большие потери. Поэтому Гуляй-День и кошеной Лысько, наскоро посовещавшись, решили — татар из балки не выпускать.

Тимофей Чумак оказался рядом с Омельком Трапезондским.

Старый казак словно помолодел. Из-под надвинутой на лоб высокой смушковой шапки жарким пламенем сверкали его глаза.

Чумак держался возле Омелька и скакал с ним стремя в стремя.

— Воевал когда-нибудь с басурманами? — спросил Омелько у Чумака.

— Шляхту воевал, татар не приходилось...— ответил Тимофей.

Передние ряды казаков уже врезались в гущу камыша, и оттуда снова вырвалось казацкое «слава» и татарское «алла».

Дождь стрел шумел над головами казаков. Изредка раздавались выстрелы. Свист сабель звенел в воздухе пронзительно и нескончаемо.

Затих ветер, и солнце раскинуло свои багряные лучи над степью, заливая плавни золотистым сиянием.

Сотня, где был Чумак с Омельком, ждала своей очереди. Проскакал опрометью Подопригора, размахивая саблей. Ветер сорвал с него шапку, и долгий чуб казака вихрился над его головой.

Дважды вынуждены были казаки уходить из плавней. Раздавались стоны, крики и проклятия раненых. Уже кошевой дернул за рукав Гуляй-Дня:

— Давай трубить отход. Нехай бегут басурманы!..

Гуляй-День только люто сверкнул налитыми кровью глазами на кошевого. Закричал что есть силы:

— Казаки! Смерть басурманам! Вперед! Разве бывало такое, чтобы татарва нам не поддалась! Вперед, казаки!

Снова в воздухе взорвалось раскатистое казацкое:

— Слава-а-а!

И снова зазвенели в гуще камыша сабли, загремели мушкеты.

Кошевой на всякий случай заехал на курган, стоивший вдали, спешился и начал раскуривать люльку. «Теперь мое дело сторона,— ехидно подумал Лысько.— Татары напуганы, сами уйдут ко всем чертям, А если нашим бока намнут, пускай низовиков благодарят».

Гуляй-День подскакал к Подопригоре.

— Федько, татар проклятых никак выпустить отсюда нельзя. Веди свою сотню наперерез!..

У Омелька Трапезондского чесались ладони. Взобравшись на древний дуб, он уловил глазом в гуще треугольника верткого всадника на белом коне. Над всадником держали на древках два бунчука, и Омелько понял, что это сам ширинский князь Келембет-Гамза.

— Погляди-ка, хлопче, как князей подсекают! — отчаянно выкрикнул Омелько и проворно спрыгнул с дерева прямо в седло, уже на скаку отвязывая от луки аркан.

Тимофей еле поспевал за ним. Старый казак дал коню шпоры и, припав всем корпусом к взвихренной гриве, объезжал балку, точно спешил кому-то вдогонку. Тимофей что есть духу гнал своего коня за ним следом.

В этот миг, как бы угадав замысел старого казака, Гуляй-День приказал двум свежим сотням скакать на подмогу, чтобы отвлечь внимание татар.