Перейди за Иордан. Судьба сильной женщины на переломе эпох

Очередь застопорилась. Стали взвешивать землю. Стали прощупывать мешок. Не зная, что делать дальше, таможенник ушел к начальнику. Люди в очереди стали возмущаться – их, таких важных, задерживают: «Землю, видишь ли, возят. Нашли, что возить!»

Пришел начальник. Посмотрел на землю. Посмотрел на женщину.

– Зачем вам эта земля в Америке? Что, там своей мало?

– Нет. Своя там есть. Но нужна наша, русская. Знаете, когда там умирают наши близкие, они просят, чтобы на их могилу положили хотя бы горсточку русской земли. Из России. Они по ней всю жизнь тосковали, – сбиваясь, объясняет женщина.

Очередь притихла. В жизнь людей вошло что-то непонятное, необычное…

– Ну, закрывайте сундучок. Проходите. Вот ваши документы, – уважительно говорит начальник.

Глаза Али широко открыты. В них слезы. Бетти Мироновна просит перевести.

– This lady is carrying native soil… Russian soil… to her dear friends living in America.

Бетти Мироновна пожимает плечами, не понимает:

– Oh! I can never understand you, Russians… Good-bye, Alla.

– Good-bye, dear teacher. I’ll miss you[2], – отрешенно отвечает Аля, провожая взглядом удаляющуюся фигурку с тяжелым деревянным сундучком…

В Москву Аля не торопилась. Она медленно ехала вдоль обочины, глядя на заснеженные дали, просыпающиеся после долгого зимнего сна. Родина… А перед ее глазами стояло благородное лицо русской женщины в платочке. Кто она? Дворянка? Русская эмигрантка, живущая в далекой Америке?.. И как же нужно любить свою Родину, чтобы в эти непростые годы приехать из-за океана за русской землей!..

– Аля остановила машину, сошла с дороги и углубилась в лес. Здесь было тихо. Снег еще не стаял, но на пригорке, обращенном к солнцу, уже зеленела травка. Аля присела на корточки. Разгребла старые листья. Показалась черная влажная земля. щемящая боль сжала сердце…

– Земля… Родная… Что ты такое? и почему тебя везут за тридевять земель, как какое-то сокровище?

И вдруг… слезы, слезы. Ни от боли, ни от радости. Нет! от встречи с горячо любимым и потерянным. Забытым в суете Москвы…

…И видится ей девочка 11–12 лет в белом сарафане. Она бежит по крутому берегу реки, а вокруг рожь, даль… Девочка поет, кружится, одна, с рекой внизу и рожью вокруг. И песенка ее простая:

Девочка, раскинув руки в танце,
Кружится над пропастью во ржи,
Белые оборки сарафана
Легкий ветер ласково кружит.

Господи, не дай мне заблудиться

И в чужие земли улететь.
Мне ночами край родимый снится —
Здесь мне жить.
И здесь мне Тебе петь…

«Разве я тогда не любила тебя, земля моя?.. Разве не было слез ночью на берегу моря? Разве не было замирания сердца перед красотой Творца и белых крыльев архангела Михаила? и ведь все это касалось души глубоко и сохранялось в ней. Это не было поверхностно. Нет! Нет! Но куда же это делось? Как могло это забыться? и как могла я стать такой городской, суетной и самовлюбленной?..» Как будто суетное взяло верх, а нежное, трепетное отступило, как бы сказав: «Тебе дорога суета? иди, насладись ею. А потом сравни…»

«О ты, женщина в платочке! Помоги мне вернуться в мир моего прекрасного детства. Зачем я здесь, в этой шумной Москве?..»

И как горькое горе, как раскаяние и стыд, на Алю накатилось чувство неправильности ее жизни и своей неправильности. Она опустилась на колени, низко склонила свою горячую голову… и вдруг уткнулась лбом в сухие листья и поцеловала черную, нагретую солнцем родную землю…

Шло время. Просыпалось забытое, дорогое и трепетное. Все, связанное с сентиментальной и тщеславной влюбленностью в Англию, стало как-то меркнуть, отступать. Слова «Россия», «русская» становились значимыми и дорогими. А встреча с женщиной в платочке стала чем-то вроде указателя поворота на дороге.

Аля получает телеграмму о приезде Бетти Мироновны. И вот она в Шереметьево, у самолета. По трапу спускаются заморские гости. Среди них и миссис Бетти. Аля обнимает свою учительницу, берет ее сумки, и они медленно идут к аэровокзалу. Но Аля взволнована. Она смотрит по сторонам, оглядывается на трап, всматривается в лица.

– Are you looking for anybody? – спрашивает Бетти Мироновна.

– Sorry… I think may be somebody has arrived to take Russian soil…

– Alla, Alla! I’ve brought you so many interesting things, and you are looking for someone who might have come for Russian soil. Soil! Dust! Oh! How strange are you, Russians…[3]

Аля слышит голос, но как бы издалека. Перед ее глазами небольшой деревянный сундучок, а в нем белый холщовый мешок с русской землей. И она тихо отвечает:

– Yes… You are right. We are really a little strange. We… Russians…[4]

Прочь, гуси-лебеди!

Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя.

Пс. 7: 18