Переходники и другие тревожные истории (ЛП)

Он нашёл ещё, не знаю, сколько пенсов во время оставшейся части конвента и на обратном поезде. То, как он на них кидался, подсказало мне, что вся эта шутка зашла слишком далеко, превратившись в манию. Удивительно, что Джо не натыкался на людей. Он всегда смотрел на пол, в поисках пенсов.

— Смирррнааа! Хватит! — сказал я ему своим лучшим тоном Грэма Чепмена-британского офицера[32]. Это нужно прекращать. Это стало уже полной дуростью.

— Хотел бы я, чтобы так и было, Джимбо, — тихо произнёс он, затем отвернулся, уставившись в окно поезда.

Это произошло в начале ноября, когда одни поздним вечером Джо зашёл ко мне в офис со стопкой новых иллюстраций. Тогда дела у меня шли ужасно, несмотря на то, что все вещи Джо продавались лучше, чем всё остальное, что я предлагал. Середина семидесятых оказалась плохим временем для андеграунда. Секс и непристойность утратили большую часть своей новизны и Маразматичные Массы придирались к нам. Кальянные магазинчики закрывались, а с ними и большинство наших распространителей. Те книги, которые пять лет назад продавались тиражом по 75 тысяч экземпляров, хорошо, если теперь удавалось сбыть по 20 тысяч. И поэтому я жил в том обшарпанном офисе над магазином пластинок на Саут-Стрит. Моя пригородные апартаменты и жена Кэрол испарились в процессе затягивания пояса.

Я допоздна заработался с некоторыми документами и Джо знал, что я буду тут. У него был ключ и он просто вошёл. Я лишь чуть бросил взгляд.

Когда он шагнул в дверь, мой «Селектрик»[33] застопорился и начал отвратительно скрежетать.

Отчего-то Джо этого и ждал. Он бросил рисунки на стул и кинулся к моему столу, склонился над моим плечом, залез в мою пишущую машинку самым длинным пинцетом, который я когда-либо видел и вытащил — ты не поверишь — сияющий, новенький, треклятый пенни из потрохов пишущей машинки. Как только он это сделал, машинка вновь довольно зажужжала.

Снова сверкнула лупа. Я понял, что лучше подождать объяснений.

— Превосходно! — сказал он, тоном чуть ли не почтительного благоговения. — Узор завершён. Теперь у меня имеются все ответы.

Не сказав ни слова, он ушёл, не потрудившись даже обсудить рисунки. Но, как и говорил, я уже порядком привык к его, эээ, эксцентричности. Так что я просто встал и сам проглядел иллюстрации.

И я тут же забыл о тревогах, о том, насколько Джо стал странным и обо всём. Вещь была гениальной. Это первая из заключительных сцен комиксов о «Святом Жабе», где бородавчатый мудрец отправляется в паломничество, искать Смысл Жизни в Стране Перевёрнутых Чаш. Я громко рассмеялся. Это был прорыв, которые вознесёт Джо на один уровень с бессмертным Р. Крамбом[34] или даже на строчку повыше.

— Вау, — сказал я сам себе. — Мистер Самородок, уступите место.

Это была часть длинной очереди креативов со стороны Джо. После этого я очень долго с ним не виделся. Он отправлял свой материал в «Federal Express». Там набралось достаточно на несколько лет «Святого Жаба» — странные, метафизические вещи, набитые обречённостью и пророчествами — и некоторые из его предсказаний оказались просто уникальными, когда дела пошли именно так. Ну, знаешь, Первенство по бейсболу, комета Когоутека[35] и президентские мозги.

На каждой полосе были пенни. Это стало фирменным знаком, игрой — найти, куда он их запрятал. Даже в «Фантастическом Путешествии», пародийной серии, где герой на крошечной субмарине заплывает в свою собственную задницу, если очень пристально вглядеться, имеется застрявший в поджелудочной железе цент с головой индейца.

Для меня было совершенно невозможно подумать о Джо Айзенберге, без мысли о пенсах и наоборот. — Боже мой, — говорил я сам себе, — да теперь, наверное, он их вёдрами считает.

Когда пришёл следующий январь, продажи работ Джо — это всё, что удерживало меня на плаву. Так что ты можешь понять моё беспокойство, когда я однажды попытался ему позвонить и услыхал записанное сообщение, гласящее, что его телефон отключён.

— Это ошибка, — сказал я себе. Или, может, он просто забыл оплатить счёт. Я послал ему письмо с уведомлением, так что ему пришлось бы подойти к двери и расписаться.

Письмо вернули, как недоставленное.

У Джо Айзенберга был и другой пунктик, который теперь пришёл на ум: псевдоребяческое увлечение вопросом: «Теперь-то можно паниковать? А? А? Можно?»

— Да, — подумал я, — теперь можно паниковать.

Я решил навестить Джо. Тем вечером, когда я отправился на вокзал, дождило. Я не мог не вспомнить ночь, когда началась вся эта пеннимания. Без сомнения, Джо назвал бы это предвещающим симметрию знаком богов или ещё как-нибудь.