Переходники и другие тревожные истории (ЛП)

— «Если ты его заметил, то позволь ему лежать, день твой будет несчастливым и удачи не видать». Я узнал это от Пенни-эльфов. Это одна из многих вещей, которые они мне рассказали.

— Каких ещё эльфов?

— Пенни-эльфов, Джим. Вроде повышенных в чине Зубных фей, но не настолько хороших, чтобы работать на Санта Клауса. Раньше я считал их древними богами, и это была величественная, благостная и прекрасная точка зрения — могучие Олимпийцы в изгнании, позабытые, скатившиеся до общения с некоторыми смертными, которые всё ещё почитают их пенни-гадание. В этой идее имеется определённый пафос. Но это не так. Всё это — дело рук эльфов-неудачников. Они терпеть не могут эту работу. Они хотят престижной службы у Толстяка Клауса, но понимают, что своего не добьются. Поэтому эльфы прогоняют нас, людей, через испытания, чтобы представить в глупом свете. Они расставляют приманки с реальным знанием, реальными предсказаниями и завлекают нас.

Он говорил всё это с такой убеждённостью, такой пассивным, но напряжённым смирением, что эффект ужасал. Я не могу назвать такое по-другому.

— Джо, это вроде… Пух-Теории?

Внезапно он рассвирепел. Прежде я никогда не видел его в ярости. Он с силой отшвырнул оставшиеся пенсы и начал оттеснять меня к двери.

— Забудь про это, Джимбо. Ты всё время спрашиваешь меня, всерьёз ли я говорю. Только сам не можешь. Это вполне очевидно. Ты не понимаешь. Не беспокойся насчёт твоих чёртовых рисунков, ты получишь их вовремя. Что тебя должно беспокоить, так это: «Что ты будешь делать, если такое начнёт происходить с тобой?» А, Джимбо? Что?

Он захлопнул дверь у меня перед носом. Минуту я остолбенело стоял наверху лестницы, а потом направился на станцию Брин-Мар. Я ничего не мог поделать. За всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько беспомощным. Насколько мне известно, у Джо не было семьи и я не желал тратить семьдесят пять долларов в час — даже, если бы они у меня и были — морщась и объясняя, что у меня есть друг, страдающий невероятным заблуждением. Что ещё оставалось? Позвонить в полицию и сказать им, что Джо нелогично себя ведёт? В нашем обществе множество нелогичных людей и никто о них ничуть не беспокоится. Ты видишь их в каждом большом городе, спящими на канализационных люках.

Так что я сел на последний поезд назад, в Филли[40] и ничего не стал предпринимать.

Я с тревогой подметил необычное количество мелочи на полу железнодорожного вагона, в котором ехал. Никто не подбирал ни одной монетки.

Джо Айзенберг точно придерживался своих слов. Он до конца оставался пунктуальным. Его работа пришла вовремя — как обычно, блистательная и чудесная. Где-то в глубине дебрей его запутавшегося ума всё ещё оставалась гениальность. Я не разбрасываюсь этим словом. Гениальность.

Моё собственное поведение в несколько последующих месяцев было эгоистичным и даже постыдным. Вся та сцена являлась криком о помощи весьма обеспокоенного человека, но я постарался выкинуть это из головы. Он взрослый, говорил я себе, это его собственные заботы. Я его издатель, а не папочка.

По большей части я зарылся в работу. Когда я начинал издавать андеграунд, это было забавой, смесью шуток и идеализма, способом показывать то, что мы звали Столпами Общества, в те дни, когда истинный дух безбашенной Америки ещё не задушили. Я и представить не мог, что это превратится в исступлённый бизнес, сплошь и рядом перебиваемый указаниями от спонсора, можно сказать, барина, который клялся, что сотрёт меня в порошок и вышвырнет на улицу, если сборы ещё хоть раз запоздают. Кроме того, были и художники. Мне удавалось платить некоторым из них, иногда. За это меня угрызала совесть.

Но Джо никогда не жаловался. Он хранил верность до конца.

Конец настал в последний вечер апреля, Вальпургиеву ночь. Полагаю, это сыграло роль. Я отсутствовал большую часть дня, пытаясь найти подержанную пишущую машинку на замену своему «Селектрику», который последнее время дребезжал и булькал. По возвращении в офис-квартиру, между внутренней и внешней дверями обнаружился пакет, совсем неподписанный, кроме единственного слова, нацарапанного фломастером с обратной стороны: ПРОЩАЙ.

Разумеется, я признал почерк Джо. Я поспешил внутрь и распорол этот пакет во всю длину. На ковёр выпало несколько пенсов. В пакете находились рисунки — новая, заключительная часть «Корявых Колокольчиков Святого Жаба», начинающаяся со сцены жертвоприношения, виденной мною на чертёжном столе Джо, когда я к нему заходил. Ну и прекрасно, подумал я. Теперь он сам их доставляет.

Тут зазвонил телефон. Это оказался типограф, который отказывался печатать следующих «Тупоголовых», пока я не заплачу ему за работу над предыдущими четырьмя. Как только я от него отделался, позвонил другой художник, с угрозой забастовать, если я не заплачу ему хотя бы по минимуму.