Перекресток дорог.Книга 1

Вадим Болычевцев, узнав от Константина Цитовича о предстоящем его выезде в Севастополь, очень сожалел, что сорвался их план выезда в Курскую губернию. Но изменить что-либо в сложившейся обстановке было уже невозможно. Единственно, о чем условились друзья — Константин разрешил Вадиму приехать в Севастополь к моменту завершения подготовки освобождения узников из тюрьмы и привезти десятка полтора заграничных паспортов.

— Тех же товарищей, которым не удастся бежать за границу, попробуем временно разместить в шахтах Донбасса или в Луганске на заводе Гартмана, где у нас есть верные люди, — предложил Цитович.

— Часть людей могу взять на себя, — сказал Вадим. — Обеспечим работой, пищей, одеждой и жильем в нашей коммуне около деревни Патебник. Если же окажется много товарищей, переправим на Украину. У отца там большие связи, а мне отец никогда не откажет…

Расставаясь, друзья о многом, что произошло потом, даже и не предполагали. Они лишь дали клятву верности народу, своей партии, клятву готовности принести свою жизнь в жертву революции и не отступать перед испытаниями, какими бы они суровыми не оказались.

………………………………………………………………………………….

Майским вечером 1907 года Константин Цитович занял среднюю полку вагона второго класса. Опершись локтями о подушку глядел он через мутное стекло на фонари вдоль перрона и на толпу у вокзала, но думал не об этом, а о себе и своем задании.

"Справлюсь ли, а должен справиться. Кажется, все предусмотрено. Товарищи уже напечатали в "Крымском вестнике" объявление, что опытный московский репетитор готовит по всем предметам желающих поступить в гимназию или военное училище. Имеется на руках подписанная профессорами рекомендация меня в репетиторы сына начальника артдивизиона полковника Иванова, — при этой мысли Цитович невольно усмехнулся: — Полковнику нужен репетитор для сына, а мне еще больше нужен сам полковник, чтобы ни полицеймейстер Гангард, ни градоначальник Рогуля, ни глава жандармерии Зейдлиц не заподозрили во мне крамольника. Они ведь изучают каждого приезжего".

Звон колокола и гудок паровоза колыхнули собою лунные майские сумерки. Вагон толкнуло, пронизало скрипом. За окном все поплыло и поплыло.

Повернувшись на спину и подложив кулаки под голову, Константин рисовал в своем воображении разные планы и ситуации, в каких придется действовать ему, профессиональному революционеру и студенту третьего курса Московского межевого института.

"А как еще встретит меня Нина Николаевна Максимович? — с тревогой мысленно спросил сам себя, вспомнив рассказ Вадима о встрече с этой красивой, но враждебно настроенной к комплиментам женщиной. — Впрочем, она поступила правильно, потребовав от Вадима не тратить время на комплименты, а заниматься делом. Мне об этом писал Вадим в Грузию, и я тогда же одобрил его дела по организации двух дополнительных типографий в Севастополе, одобрил его согласие дополнять тексты листовок и манифестов Щигровского крестьянского союза моими предложениями из опыта революционной практики в Грузии, а также предложениями Севастопольской организации РСДРП. И дело у них пошло хорошо. А что последовал провал типографий, так это уже — другой вопрос. По-моему, нужно бы с более серьезным вниманием отнестись к анонимкам неизвестного автора и к его предупреждениям. Судя по точности передаваемых им информации, этот человек безусловно работает в аппарате жандармерии или полиции, имеет доступ к самым секретным делам. Попробую напасть на его след, если это не будет отвлекать меня от основной задачи. Посоветуюсь с Ниной Николаевной… Не рассмеется ли она, когда заговорю об этом? Не рассмеется ли она и над моим псевдонимом, над условным словесным документом "Студент в Севастополе"? Но что поделаешь, если пользоваться старым паролем "ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ" мне запретили. Сказали, что тот пароль настолько насолил охранке, что за людьми, упоминающими бритву даже в парикмахерских, немедленно устанавливается слежка. Почти анекдот, но, рассказывал Вадим, на днях одного владельца московской парикмахерской, который ругал своего подмастерья и назвал его язык "острием бритвы", немедленно потащил жандармский агент в управление".

Полежав немного, но, так и не справившись с попыткой ни о чем не думать, Константин снова принялся перебирать в памяти все, что должно потребоваться при подготовке освобождения смертников из тюрьмы. "Нельзя даже на секунду забывать некоторые сведения, сообщенные Терианом в его письме от имени ЦК и Московской военной организации РСДРП, — сам себя еще раз предупредил Константин. И перед глазами, как бы возрождаясь из огня и пепла, возникали эти сожженные при Мещанинове страницы инструктивного письма. Он их читал: "Антонов-Овсеенко при аресте назвал себя крестьянином Енисейской губернии Антоном Сергеевичем Кабановым.

В ноябре ему вручили обвинительный акт со ссылкой на статью 279-ю Воинского устава о наказаниях. Положен расстрел. А таких заключенных тюремщики особенно усердно стерегут