Перекресток дорог.Книга 1

— Ясно, — прошептал Константин. — Вопрос такой задан не случайно. Но шпик, рассчитывая, что я отзовусь на эту кличку "Студент", не осведомлен, что отзываться я обязан лишь в Севастополе при встрече с Ниной Николаевной Максимович. Выходит, поскольку я не арестован, жандармерия не знает, что "Студент" и я — одно и тоже лицо. Однако я должен немедленно сообщить товарищам, что и в нашей московской организации кто-то работает на охранку. Откуда бы иначе жандармерия и полиция узнала о выезде "Студента" из Москвы в Севастополь с особым заданием социал-демократов? Да что же я держу в руках эту проклятую записку!

Константин начал аккуратно, стараясь не нарушить изгибы, свертывать ее. Взор при этом упал на дату подписания записки.

Возвратив ее на прежнее место на подоконнике, Константин Цитович в уме подсчитал, что если шпик Дадалов (а теперь в этом имени нельзя было сомневаться после записки и визитной карточки с именем Дадалова) выехал из Севастополя в день подписания записки, то он мог именно в Курске встретить московский поезд и подсесть на приготовленное для него место рядом со "Студентом".

"А у них неплохо налажена информация, — со злостью подумал Константин о политическом сыске. — Мне, пожалуй, рано считать, что они ничего не знают обо мне. Возможно, они не арестовали меня лишь по причине, что рассчитывают использовать в качестве приманки для севастопольских товарищей. Понаблюдают, да и сцапают всех сразу. Ну, уж этого я не допущу. Не стану заводить знакомства ни с одним лишним человеком, буду действовать лишь через Нину Николаевну…"

Размышления Константина прервали торопливые шаги в коридоре. Они на мгновение замерли у двери, из-за которой явно слышалось шумное неровное дыхание запыхавшегося человека.

Еще секунда и, рванув дверь, в комнату вихрем влетел краснолицый вихрастый мальчик в черных бархатных панталонах и белой рубашке с широким отложным воротником.

— Извините, пожалуйста! — остановился мальчик перед Константином, будто натолкнулся на стену. Тараща при этом лупастые карие глаза и косясь на подоконник с белеющей на нем бумажкой, добавил: — Я думал, что комната еще не занята. Меня отсюда переселили в угловую, а здесь должен жить мой репетитор…

— Вот я и есть репетитор. Устраиваюсь на новом месте. А зовут меня Константином Сергеевичем…

— Меня зовут Леней, — поклонился мальчик и снова нетерпеливо скосил глаза на подоконник. — Только вы, пожалуйста, извините меня. Я спешу по одному делу. Разрешите взять бумажку. На подоконнике я забыл. Из-за нее жандармский полковник Попов при мне отстегал ремнем своего Генку (Это мой товарищ, одногодок). А виноват не он. Мы вместе увидели эту бумажку в кабинете полковника, взяли для интереса (Мы часто читали разные бумажки, а потом возвращали. А эту вот забыли). Еще на прошлой неделе взяли… Теперь же Дадалов вернулся откуда-то, сказал полковнику, что он бумажку забыл тогда в кабинете. Вот и рассвирепел полковник. Кричит, что шкуру сдерет с Генки и что никто, кроме его, не сует нос в кабинет… Разрешите взять бумагу и отнести Генке. В ней ничего такого нет, хоть прочтите сами…

— Берите и несите! — строго сказал Константин. — А я чужих бумаг не читаю. И вообще, стыдно брать их без спроса…

"Странное и горькое чувство терзало меня при этом коротком разговоре с мальчиком, — прикрыв дверь за убежавшим Леней и начав раскладывать на полочках этажерки привезенные с собой книги, подумал Константин. — Я должен говорить своему воспитаннику, что чужих бумаг не читаю и что стыдно брать их без спроса, но…жизнь то наша — сама она на каждом шагу опрокидывает хорошо звучащие нормы морали и нравственности. Не нарушишь их — пропадешь. Вот и я сам нарушил, прочитал без спроса. Стыда не ощущаю, а к борьбе с политическим сыском стал куда более подготовленным, чем до прочтения забытой мальчишками записки, которую они украли "для интереса". Наивный ребенок этот Леня. Сказал мне, что в записке ничего нет, хоть прочтите сами. А я то ведь прочел и чувствую себя после этого не лучше, чем в пасти тигра…"

Разложив книги и повесив одежду в гардероб, Константин залез под одеяло стоявшей у окна кровати, поставил револьвер на боевой взвод и притворился спящим после утомительной дороги.

"А вдруг полковник Попов догадается, что содержимое записки известно мне, сообщит Зейдлицу, а тот пришлет агентов арестовать меня? — терзали Константина предположения. — Но тогда… Тогда, будь что будь, а без борьбы я не сдамся. Не я виноват, что путь к нашим идеалам лежит через слезы и кровь. И если даже мне придется погибнуть, общество должно придти к той желанной поре, когда жизнь и идеал не будут столь противоречивы между собою, как сегодня. Хочу я, безмерно хочу такого строя, при котором не нужно будет двоедушничать, а слово и жизнь будут лишь двумя сторонами одной и той же медали жизни. Хм, странно. Вспомнились мне слова из Евангелия: "В начале бе слово, слово бе к богу и бог бе слово…"