Перекрёсток семи дoрог

– Я соболезную. И ты поэтому хочешь убить этого дракона?

– Да, – с неожиданной для себя тоской ответил Деркач.

Хорен кивнул.

– Хорошо, я понял тебя. Жаль, что так получилось.

– Очень жаль, – согласился Иван. – Но мы с Ядвигой боялись детей заводить. Как ей кормить? Как ухаживать? А я бы не потянул и за ней, и за детьми. Никак бы не потянул.

– Мне не следует это говорить, но, может быть, сейчас ты можешь сделать вторую попытку?

Деркач резко взглянул в морду хорена. Тот смотрит пристально, очень внимательно.

– Почему ты заботишься об этом?

– А почему ты заботишься обо мне? У тебя деньги, свобода. Ты можешь меня убить, например, сейчас. Когда Урлух тебе ничем не помешает. За мою шкуру можно выручить очень хорошие деньги! Особенно если продать её Александру. Он тебя осыпет серебром за неё!

– Что ты такое говоришь?

– Хочешь сказать, что ты этого никогда не сделаешь? – лис продолжал испытывающе глядеть на Ивана.

– Ну, и зачем ты меня искушаешь?

– Ты спросил меня, почему я о тебе забочусь.

Деркач даже перестал промывать рану.

– А это тут причём?

– Повторяю: а почему ты заботишься обо мне? Хотя мог бы сделать всё перечисленное?

Иван вернулся к животу лиса. Намазал вонючей мазью тряпочку, прижал к ране. Примотал. Хацис терпеливо ждал.

– Не знаю. Но ты-то знаешь?

– Конечно. Ты хорошо пахнешь.

– Это причина?

– Конечно. Хороший запах – это всегда причина. Нос не обманет, он не для того создан.

– Но я же не мылся два дня!

– И что?

– Я не могу хорошо пахнуть!

– О, запах немытого тела – это одно. А общий… ну… твой, личный… Не могу объяснить, но у каждого живого существа свой личный запах. А всё остальное на него наслаивается. И по первому же запаху любой хорен сможет сказать, подходишь ты ему, или нет.

– И что? Я тебе подхожу?

– Да.

– Пфе! Вот мне с того прибытку!?

– Конечно. Если ты подходишь мне – то у тебя хороший запах. Ты – хороший человек. И я могу остаться рядом с тобой, пока Урлух для нас всех добывает еду. А если бы запах был плохой – Урлух бы не спускал с тебя глаз. Да и я бы разговаривал иначе… Просто молчал бы.

Деркач перевернулся на другой бок. Под утро заметно похолодало, и он натянул поудобнее куртку на плечо. Лисы так и остались ночевать на тоненькой подстилке, а он занял освободившееся место на телеге. На сене уж куда приятнее спать, чем на голой земле. Это хоренам с их шерстью, может быть, мягко. А он – человек!

Внимание привлекли какие-то звуки. Очень тихие. И от того особенно заметные. Небо уже достаточно посветлело, и через полчаса можно будет даже вставать. Нельзя сказать, что за короткую летнюю ночь Деркач хорошо выспался, но в общем-то немного отдохнул.

После вчерашнего «ужина», когда Урлух приволок пойманную выдру, отдал человеку задние ляжки для варки, а сам начал уплетать сырое мясо… Вот никак образ умных и говорящих хоренов не связывался с дикими и хищными лисами. Пока разговариваешь – разумные и даже интересные собеседники. А как жрать начинают – ну, лисы и лисы! Ишь… Мышкуют даже! Хациса кормили бульончиком. По ложечке, опасаясь за ранение в живот. Так что чашка бульона ушла примерно за полчаса, и под конец Иван уже изрядно клевал носом.

Звуки и возня продолжались. Однако, что же там происходит? Деркач чуть подвинулся к краю телеги, выглянув через обрешётку. Хацис лежал на боку, слегка шевеля хвостом. Белый кончик метался по траве, хорошо заметный в предрассветных сумерках. А у самого его живота, выглядывая из-за бёдер, лежала голова Урлуха. Голова иногда дёргалась, двигала ухом. Хвост второго хорена мелко-мелко хлестал траву. Деркач несколько секунд рассматривал эту картину, потом заметил частое и глубокое дыхание Хациса… И понял, что лисы не спят. И даже совсем не спят! Видно было не очень хорошо, но скоро стало понятно, что глаза Урлух закрыл. Вот он поднял голову, выпустив из пасти свою игрушку, облизнулся и снова присосался. Хацис разлепил веки, оглядел небо, лес, телегу, и снова закрыл их. Кажется, тихо повизгивал не он, а Урлух. Иван уже хотел было окликнуть «Что ж ты делаешь, зараза?», но вчерашний разговор остановил его. Привычные вещи могут оказаться совсем неуместными, если речь идёт о другой расе. Если у них принято ходить голышом, может, ничего зазорного нет и в том, что один самец ласкает другого? Тем более, Хацис, вроде бы, не против. И вообще. Не его это дело. Сами разберутся.

Тут Хацис застонал, взвизгнул и застонал уже длинно и протяжно.

– Эй! – не выдержал Деркач. – А ты ему худо не сделаешь?

– Чем? – повернулся к нему Урлух и облизнулся.

– Рана не откроется?

Хорен ткнулся носом в живот раненному, а Хацис разлепил глаза и негромко сказал:

– Вообще-то об этом надо было раньше беспокоиться.

– Беспокоиться об этом надо было в первую очередь тебе! Твоё брюхо, кстати!

– Мы и заботимся. Урлух отсосал из меня скопившуюся гадость. Теперь заживать будет хорошо.

Деркач только головой покачал. Надо же, как интересно! Оказывается, это лечебная процедура! Чего только не узнаешь! А здорово лисы придумали. И приятно, и заживает лучше. Надо будет запомнить.