– Откуда мне знать историю ваших народов? – Чародейка посмотрела удивлённо. – Ты о ней не пел, а в Сэйде до того дела никому нет, своих забот хватает.
Ульд хотел что-то сказать, но осёкся, устремил взгляд на древние камни, откуда взирал на них алый сокол.
– Смотри-ка, снова. – Он легонько ткнул Ферра локтем в бок, кивнул на птицу. – Хоть здесь и не удивительно, но с чего столько внимания?
– Она не из этого мира? – Эйдре тоже глянула на сокола. – Но и не из Сэйда, наши всегда белые.
– Из Мерга, – кивнул Ульд. – Посланник Двуликого.
– Кого? – Чародейка нахмурилась, попыталась припомнить, о ком они говорят, но не сумела.
– Ты не слыхала прежде ни имени Ириты, ни о Двуликом? – Ферр недоверчиво улыбнулся. – Хоть об Эталле народ верхнего мира не позабыл?
– О владыке ветров, собственном боге? – рассмеялась Эйдре. – Вряд ли бы нам удалось. Но вы не ответили, кто такой Двуликий. И говорите так, словно уже видали эту птицу прежде.
– В Олкуде, да. – Ульд отвлёкся от сокола, погладил пристроившегося подремать у ног Игви. – Вечером, перед тем как уйти. Совсем из головы вылетело рассказать. А Двуликий – бог войны и охоты, из нижнего мира.
– И он следит за нами? – Эйдре вновь глянула на птицу, но уже с опаской. – Дурной знак.
Мужчины посмотрели на неё со странным изумлением, переглянулись. Эйдре вздохнула, пояснила с терпением:
– Если слуа у того дома поставил он, смерть слуг разъярила его. Что же хорошего сулит то, что он нашёл виновников их гибели?
– Двуликий враждует с воинством Мерга долгие века, – тихо поправил Ульд и говорил отрывисто, сердито. – В тот день погибли не его слуги, а твари, которых он сам уничтожает без устали. Как народ Сэйд умудрился позабыть, кому обязан спокойной жизнью? Не знать о Разделе, Дикой Охоте, а из творцов трёх миров помнить лишь Эталла? Разве такой должна быть благодарность?
– Хватит, – спокойно велел Ферр. – Йорги, Эйдре не понимает ни твоих слов, ни твоего гнева. И не той ты задаёшь вопросы. Не знает – так стоит рассказать, а не попрекать в том, что никто не говорил прежде.
В давние времена, коих не вспомнят уже и на вечном пиру, Ирд, Сэйд и Мерг были едины. По изумрудным холмам земель прекрасной Ириты стелились туманы, а в них бродили диковинные создания. Девы с козлиными ногами пасли скот, в дремучих чащобах жили олени с человечьими головами; мир бурлил чарами, колдовством, жил в грёзах и полнился страхами, что рождали ночные кошмары. Но не нашлось бы от края до края суши или в самом сердце моря проклятья страшнее порождений Мерга. Дикие твари, не знавшие ни пощады, ни гибели, появлялись из-за высоких гор на севере, терзали землю, обливали её кровью, яда в которой хватило бы разом на десяток миров. Там, где проходили они, реки вскипали зловонной жижей, умирали деревья и травы, а всякая жизнь исчезала под их копытами или стопами. Мудрейшие не сумели бы сосчитать их числа, сильнейшие не ведали, как одолеть нечисть с севера.
В мире жило множество богов, но не нашлось бы среди них равных доблестью владыке ветров Эталлу, стойкостью – деве плодородия Ирите, храбростью – Охотнику Лливу. Собрались они втроём перед горами севера, и плакала Ирита над мёртвыми землями и телами своих созданий. Тогда призвали боги верных им со всех уголков света и решили выступать против орд тварей Мерга. Бились они с мужеством, коего не видел мир прежде да не узрит вовеки, три страшных столетия, и не было в те годы ни солнца, ни луны, ни звёзд. Однажды смогли боги и их войско отбросить врага прочь, но победить не сумели, – спустя время Мерг вернулся с новыми силами, а герои не успели тогда восстановить своих с достатком.
Великая скорбь наступила среди богов и их созданий: не ведали они страха, но не находили и возможности спастись. Последняя битва предрекала им гибель, а могилой должны были стать отравленные Мергом земли. Но они оставались стойкими, готовыми к сражению, и каждый поклялся, что не прорваться врагу за стену на границе, покуда жив хоть один её защитник. В ночь, за коей должна была свершиться битва, разверзлись пред ними северные горы, встал перед Иритой, Эталлом и Лливом незнакомец…
– Серебром сиял лик под светом лунным и застыли звёзды в прозрачном взоре. Молвил, что спешил он к отцу в час тёмный, указал на Ллива копьём чудесным, – нараспев проговорил Ульд строки древней легенды, подмигнул удивлённому Ферру, а после жестом просил продолжать.
Сын, рождённый в кошмарах Мерга от связи порождения тьмы с богом-охотником, пришёл с подмогой для уставших воинов. За его спиной стояли чудовищные твари: всадники без ног, вросшие в спины своих лошадей, и каждый сжимал в длинных руках копьё, исчерченное неведомыми рунами. Копьё же их вожака сияло солнцем, а охранные знаки на нём переливались пламенем, и чёрное древко невозможно было переломить даже колдовством. Он назвался богом войны и предрёк добрый исход битвы, но также предсказал гибель Ллива и желал её предотвратить.