Перелом

Тут у многих мелькнула мысль, что Бог шельму метит. Не появись неизвестно откуда переодетые самураи, тогда документ из портфеля Добротворского гарантированно нашел бы нужного адресата, скорее всего, даже минуя комфлота, и, конечно, упал бы на благодатную почву. Такому основательному подметному письму в этом контексте явно дали бы ход.

Это был самый настоящий удар в спину. В столь напряженный момент не хватало еще внутренних разбирательств и подковерной грызни. Что делать с этим рапортом, никто не знал. Как избежать подобного в дальнейшем – тоже. В итоге его все же сожгли, чтобы он по какой-либо случайности не пошел дальше, и решили не выносить его содержание за пределы этого совещания. А вопрос о доверии к штабу наместника и самому Рожественскому обсудить в офицерском собрании при первой возможности. Пока же было совершенно не до того. Как обычно, навалилось столько всего, что голова у всех шла кругом.

Доклад командования крейсерского отряда о результатах предпринятой вылазки и о предрассветном бое в Окочи в этот день являлся лишь попутной, можно сказать, завершающей темой. Главным поводом созыва совещания, с чего оно, собственно, и началось, послужили новые распоряжения Рожественского. Ночью с 27 на 28 сентября он ненадолго пришел в себя. Спросив первым делом, чем кончился бой, выслушал краткий доклад оказавшегося рядом старшего судового врача Юрьева. При этом глаза наместника почти все время оставались закрытыми. Он был очень слаб.

Узнав, что почти всех японцев удалось потопить, прошептал едва слышно: «С нами, значит, Бог!» Потом велел позвать Клапье-де Колонга, а когда тот явился, достать из своего сейфа синий конверт с сургучными печатями, объяснив, что там все распоряжения относительно кадровых перестановок по флоту на такой случай. Назначение на отряд крейсеров Егорьева младшим флагманом одобрил.

Потом велел позвать всех остальных офицеров своего штаба и командиров отрядов и кораблей первого ранга, невзирая на категорические протесты врачей. Пока их собирали, лежал с закрытыми глазами, явно собираясь с силами. Когда, наконец, они прибыли, провел самое короткое свое совещание за весь поход и четыре с лишним месяца на войне.

В сущности, он только успел сказать, что сейчас очень важно не дать себя поймать, а для этого действовать всегда неожиданно и не повторяться. И самое главное, не позволить никому остановить то, что задумано и уже начато. Пусть через силу, с тяжелыми потерями, за пределом возможностей, но закончить именно так, как решили. Иначе нам скоро еще воевать придется.

После этого замолчал надолго, тяжело дыша. Все ждали. Доктора уже решили было свернуть заседание, но он остановил. Вновь открыв глаза и найдя взглядом штабных, именно им выдал: «Над действующим флотом надо ставить Йессена. Только он сможет рискнуть, когда надо будет, но на явную авантюру не пойдет. ’’Богатырем” научен. На всю жизнь ему этого урока хватит. Остальное все как в пакете. Только надо успеть! Обязательно успеть!» Дальше явно начал сбиваться, говоря все тише. Снова звал какого-то Николая, пока не впал в забытье.

Тут уж врачи, не церемонясь, выпроводили всех из каюты, после чего совещание продолжилось уже в салоне флагманского броненосца. Однако первым делом обсудили вопрос о выборе нового флагмана, которым, по общему мнению, теперь стал «Орел». Его беспроволочный телеграф починили, так что в случае отсутствия помех можно будет напрямую переговариваться хоть с Владивостоком, хоть с Гензаном и даже Циндао. К тому же повреждения, полученные от огня бронепалубных крейсеров, были не столь серьезны, как на «Александре», изрядно пострадавшем от главных сил японцев, а новые пушки били точно на максимальную дальность. Так что он сейчас являлся самым мощным и боеспособным кораблем эскадры и потому на роль флагмана подходил явно лучше, чем «Бородино».

Именно через его станцию всего за полчаса до срочного сбора как раз закончили неожиданные переговоры по радио с губернатором Кяо-чао капитаном-цур-зее Труппелем. Причиной, побудившей его выйти на связь, была полученная в этой немецкой колонии экстренная телеграмма от нашего военного агента в Шанхае Дессино. В ней сообщалось, что отправленный туда со штабной почтой эсминец «Безупречный» имеет неисправности в машине и не может возвратиться на Цусиму без проведения неотложного ремонта. В Шанхае в помощи отказали, настаивая на интернировании, вот Дессино, в соответствии с последними секретными циркулярами, через немцев и запрашивал инструкций в столь щекотливом вопросе.