Переписка 1826-1837

1137. H. Г. Репнину. 11 февраля 1836 г. Петербург.

Милостивый государь князь Николай Григорьевич,

Приношу Вашему сиятельству искреннюю, глубочайшую мою благодарность за письмо, коего изволили меня удостоить.

Не могу не сознаться, что мнение Вашего сиятельства косательно сочинений, оскорбительных для чести частного лица, совершенно справедливо. Трудно их извинить даже когда они написаны в минуту огорчения и слепой досады. Как забава суетного или развращенного ума, они были бы непростительны.

С глубочайшим почтением и совершенной преданностию, есмь

милостивый государь Вашего сиятельства покорнейшим слугою. Александр Пушкин.

11 февраля 1836

1138. В. К. Кюхельбекер — Пушкину. 12 февраля 1836 г. Баргузин.

А. С. Пушкину.

Баргузин 12. Февраля 1836. года.

Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе… Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; но двенадцать лет не шутка. Впрочем мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам; долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что [помнишь] ты не совсем еще забыл меня, а во вторых приносили мне в моем уединении большое удовольствие. Сверьх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа люди хладнокровные и рассудительные обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать всё благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось. — Мое заточение кончилось: я на свободе, т. е. хожу без няньки и сплю не под замком. — Вероятно полюбопытствуешь узнать кое-что о Забайкалском крае или Даурской Украйне — как в сказках [1316] и песнях называют ту часть Сибири, в которой теперь живу. На первый случай мало могу тебе сообщить удовлетворительного, а еще менее утешительного. Во-первых, в этой Украйне холодно, очень холодно; — во-вторых, нравы и обычаи довольно прозаические: без преданий, без резких черт, без оригинальной физиономии. — Буряты мне нравятся гораздо менее кавказских горцев: рожи их безобразны, но не на Гофманновскую стать, а на стать нашей любезной отечественной литературы, — плоски и безжизненны. Тунгусов я встречал мало: но в них что-то есть; звериное начало (le principe animal [1317]) в них сильно развито и, как человек-зверь, тунгус в моих глазах гораздо привлекательнее расчетливого, благоразумного бурята. — Русские (жаль, друг Александр, — а должно же сказать правду) русские здесь почти те же буряты, только без бурятской честности, без бурятского трудолюбия. Отличительный порок их пьянство: здесь пьют все, мужчины, женщины, старики, девушки; женщины почти более мужчин. Здешний язык богат идиотизмами, но о них в другой раз. — Мимоходом только замечу, что простолюдины употребляют здесь пропасть книжных слов, особенно часто: почто, но, однако; далее, — облачусь вместооденусь, ограда вместо двор etc [1318]. — Метисы бывают иногда очень хороши: веришь ли? Я заметил дорогою несколько лиц истинно греческих очерков; но что гадко: у них, как у бурят, мало бороды, и потому под старость даже лучшие [1319] бывают похожи на старых евнухов или самых безобразных бабушек. Между русскими, здешними уроженцами, довольно белокурых, — но у всех почти скулы выдаются, что придает их лицам что-то калмыцкое. — Горы Саянские или, как их здесь называют, Яблонный хребет, меньше Кавказских, но, кажется, выше Уральских, — и довольно живописны. О Байкале ни слова: я видел его под ледяною бронею. За то, друг, здешнее небо бесподобно: какая ясность! Что за звезды! — Вот для почину! Если пожелаешь письма поскладнее, отвечай. — Обнимаю тебя. Je Vous prie de me rappeler au souvenir de Madame Votre mère et Mr Votre père.

Tout à Vous [1320]

В. Кюхельбекер.

P. S. Брат тебе посылает поклон.

1139. К. А. Полевой — Пушкину. 15 февраля 1836 г. Москва.

Милостивый государь Александр Сергеевич.