Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Дорогой мой, несравненный друг! Ваше триумфальное путешествие по Европе приводило меня в восторг и вполне удовлетворило в моем давнем горячем желании сделать Вашу музыку известною за границею; теперь она не только известна, но и известна как бесспорно первоклассная музыка в Европе. Я так счастлива, что моя заветная мечта осуществилась и что Вы можете теперь отдыхать на лаврах. Дай Вам бог отдохнуть как можно скорее и как можно полнее, и я надеюсь, что это так и будет, потому что Вы находитесь и в месте и с людьми, которых так много любите. Как я завидую Вам, дорогой друг мой, что Вы находитесь на юге. Я в нынешнем году совсем стосковалась об юге, солнце и цветах; у нас всё пасмурно, дождь льет по целым неделям и хотя зелено, но грустно. Одно утешение, одно наслаждение - это музыка. Впрочем, я должна покаяться перед Вами, что у меня под конец жизни явилась страсть к собакам, я их приобретаю во всех концах Европы.

Но если вникнуть в мою жизнь, то это становится извинительным. Я человек, который всю жизнь живет сердцем; мне надо всегда кого-нибудь любить, кого-нибудь баловать, о ком-нибудь заботиться, но теперь мне не к кому применить своей потребности. Дети так велики, что баловать их нельзя, а заботливость моя им надоедает, внуков мне не дают, вот я и перенесла свою нежность и потребность любви на маленьких собачек: им очень приятно, когда я их балую, против моей заботливости они не восстают, потому что вполне признают мой авторитет, и сами очень любят меня, - вот и объяснение моей страсти к собачкам.

Из России я постоянно получаю какие-нибудь неприятности. Теперь приближается обыкновенное рязанское собрание акционеров, и, как обыкновенно, разгуливаются человеческие страсти, желание на чужой счет или, вернее сказать, на счет чужого благосостояния устраивать свое положение, приобретать величие, даже уважение. Козни и подлости в полном ходу, и вот я опять волнуюсь, возмущаюсь. Но что делать: это всё неизбежно, пока живешь.

Из всех газетных отзывов, которых я так много перечитала о Вашей музыке, милый друг мой, больше всех я осталась довольна отзывом из Праги. Это есть то настоящее отношение, о котором я говорила и которое должно быть к Вашей музыке: критиковать ее в музыкальном отношении даже смешно, потому что она выше всякой критики, следовательно, может говорить только каждый о своем личном впечатлении, о своем чувстве, вызванном этою музыкою. Так и сделал автор статьи из Праги; он и не критикует, он только восхищается всем в этой музыке. Это как критика Белинского Пушкину. И я тем более довольна этим отзывом, что он идет из Праги, города самого музыкального и серьезного в Европе. Другие же, немцы, слишком много резонерствуют над Вашею музыкою, именно берутся критиковать и говорят вздор. Французы нахальничают, по обыкновению, больше хотят заставить Вас восхищаться ими, чем сами восхищаются Вами, ну, да эти в музыке - дурни, и вот только из Праги соответственный отзыв; это потому, что они славяне и истинные музыканты.

Будьте здоровы, покойны, веселы, милый, всегда дорогой друг мой. От всего сердца жму Вам руку и прошу не забывать безгранично любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Анна, слава богу, поправляется; мальчишечку окрестили.

419. Мекк - Чайковскому

Chateau Belair,

18/30 марта 1888 г.

Милый, дорогой друг мой! В прошлом своем письме я забыла сказать Вам, что уезжаю отсюда 7 апреля, и если бог даст благополучный путь, то тринадцатого должна быть в Москве. Поэтому, дорогой мой, прошу Вас писать мне в Москву к тринадцатому, а то я боюсь, чтобы Ваше письмо не затерялось, если не найдет меня уже здесь. Не пишу больше, потому что надо написать еще два письма. Будьте здоровы, дорогой, несравненный друг. Всею душою горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

420. Чайковский - Мекк

Таганрог,

22 марта 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!