Переплавка

— Серёжка, ну ты чего в самом деле? — спросил Никита будто ничего особенного не произошло.

— Чего?! А ты не понимаешь, чего, да?! — с едва сдерживаемой яростью спросил пионер.

— Если бы я понимал, я бы тебя не спрашивал, — просто ответил Никита. Как Серёжка не старался, как себя не убеждал, но в голосе он никакой фальши не услышал.

— Значит, не понимаешь? — с надрывом произнес Серёжка. — Как гадости про Россию придумывать, так это ты понимаешь, да? А как отвечать, так нет, да?

Глаза у Никиты нехорошо сузились.

— Это когда это я гадости про Россию говорил? — теперь в голосе ясно читались и обида и угроза, но Серёжке это было безразлично. Нет, даже хорошо: если рвать, так лучше сразу и чтоб до конца.

— А что, разве нет?

— А что, разве да?

— А то, что Игорь ничего не знает, это по-твоему как?

— По-моему, это касается только Игоря. Россия-то тут в чем виновата? Если человек ничерта не знает и не хочет учиться, то спрашивать надо с него, а не со страны.

Серёжка недовольно засопел: получалось, что вроде как Никита и не виноват, хотя сердце утверждало прямо обратное.

— Нет, ну ты объясни, — дожимал пришелец из параллельного мира. — Ты что, всерьез думаешь, что я — против России? У нас, между прочим, с этим делом тоже строго, тоже принцип есть. Love or leave, то есть в переводе с английского "Люби или убирайся!"

— А по чему с английского? — Серёжка постарался вложить в голос как можно больше сарказма. — Сами не додуматься не могли?

— Как видишь, додумались, раз это стало нашим принципом, — спокойно ответил Никита, лишь только подчеркнул в свою очередь слово «нашим». — А в переводе потому, что австралийцы придумали этот принцип первыми. Ну не врать же теперь, что этого никогда не было, правда?

— Не врать, — согласился Серёжка: врунов все презирают.

— Ну и вот. Да был бы я против России, давно бы удрал туда, где жить лучше. Знаешь, сколько раз я за границей с родителями был? Я уже и не сосчитаю. И никогда не предлагал: "давайте останемся". А таким специалистам как мой отец в любой стране будут рады до невозможности.

— Может это не хотел, а не ты, — огрызнулся пионер.

— В ухо бы тебе за такие слова… — как-то устало произнес Никита.

— Попробуй!

— Да чего пробовать? Я в драке сильнее, и то знаю. И ты это знаешь. Только ведь дракой ничего не докажешь.

— И что же ты собираешься делать?

— Убеждать.

— И как же? — Серёжке стало действительно любопытно.

— Не знаю, — вздохнул Никита, разводя руками. — Попробуй докажи, что ты не верблюд.

— Кто?!

— Верблюд. Ну, животное такое. Неужели не знаешь?

— Не…

— Смотри.

Никита извлек из кармана брюк свою плашку.

— Сейчас найду… Погоди… Ага, вот.

С экрана на Серёжку глядел мохнатый уродец: крупное тело с двумя большими горбами на четырёх тонких длинных ногах, приплюснутая маленькая голова на длинной изогнутой шее. Морда у страшилища была неприятно губастой, отвращение добвляла белевшая на губах пена.

— Фу, гадость…

— И ничего не гадость, — заспорил Никита. — Знаешь, как их называют на Земле? Корабли пустыни. А знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что в старое время, когда ещё автомобилей не было, ну и самолётов, понятное дело, тоже, через пустыню можно было провести караван только на этих самых верблюдах. Они очень долго могут не пить, у них вода в горбах хранится.

— Ой уж… — недоверчиво сощурился Серёжка.

Никита виновато потупился.

— Ну, не совсем вода. Я вообще в биологии не очень разбираюсь… Так, на уровне школьного курса… Но напиваются они впрок, это точно. А потом долго могут не пить. Недели две точно.

— Ладно, — примирительно произнес Серёжка. — Не похож ты на верблюда.

— А на человека, который против России, похож?

— Ну… — пионер замялся. Злость как-то незаметно ушла, рассосалась, испарилась, и он уже не мог кидать в лицо Никите обидные слова. Но и соглашаться с ним тоже не мог.

— Ну вот смотри, — пауза затянулась, и Никите ничего не оставалось, кроме как брать инициативу в свои руки. — Если бы я был против России, то стал бы её представлять на соревнованиях?

— Нет, наверное, — осторожно ответил Серёжка. — А ты разве выступал за Россию?

— Ага. На всемирной олимпиаде по физике в младшем возрасте.

— А что такое "олимпиада по физике"?

— У вас даже этого нет? — глаза у Никиты расширились до такого размера, что прикрыть их, наверное, смогло бы далеко не каждое блюдце. Удивление было столь искренним, что Серёжка не мог не пояснить.

— У нас олимпиады спортивные. А физика это же не спорт.

— Ну и что? Принцип остается тот же самый: кто быстрее и правильнее решит определенные задачи.

— А что важнее: быстрее или правильнее?

— Когда как. Судьи решают. Это как в биатлоне. Слышал про такой спорт?

Серёжка лукаво улыбнулся.

— Слышал немного.

— Немного? Точно? — недоверчиво переспросил Никита. Знал он такие улыбки: сам был на них большим мастером.

— Зимой гонку выиграл на "Яснодольской лыжне", среди пятых-шестых классов, — скромно признался Серёжка.

— Здорово! — с энтузиазмом откликнулся Никита. — А сколько бежали? Трёшку?

Сразу догадавшись, что слово «трёшка» обозначает дистанцию в три километра, пионер возмущенно фыркнул.