Переселение. Том 2

В этих бумагах конференц-секретаря графа Кейзерлинга Алексея Степановича Волкова речь шла о переселении черногорцев в Россию, о владыке Василии и о Павле Исаковиче, который наряду с другими офицерами принимал в этом деле участие. Волков предлагал направить Исаковича в Москву к черногорцам, а прежде выспросить его: имеются ли какие вести о капитане подунайской кавалерии Иване Подгоричанине{47}, которого он, Исакович, Кейзерлингу рекомендовал. Волков сообщал далее, что венецианский посол в Вене в эту осень озабочен еще больше, как и проведур Венеции в Которе Гран Антонио Моро. Проведур Далмации Гримани писал в Вену о том, что и православные Венецианской республики желают переселиться в Россию.

Исакович в этих донесениях фигурировал как мелкая сошка и был упомянут вскользь, в связи с утверждением, кстати сказать, ошибочным, будто он хорошо осведомлен о планах владыки Василия.

Кто-то во время следования бумаг из Вены в Петербург добавил, что капитан Исакович знаком с венецианскими и австрийскими укреплениями по планам, выполненным рейхсграфом Иоганном Матиасом Шуленбургом.

Однако в ту осень жизнь владыки Василия в Москве уже была несладкой, московская полиция наступала ему на пятки. И покуда Дробняки, Васоевичи, Морачане, Пиперы, Кучи, Цуцы и Джекличи ждали{48} с нетерпением вестей о нем, Василий попал в беду, как и вся Сербия. Он обеднел, устал и разочаровался. И в январе 1753 года подал челобитную в Коллегию, дабы отныне она сама занялась черногорцами, взяла бы Черногорию под свое покровительство и подала им руку помощи. А его он просит отпустить домой. Но этой челобитной, навлекшей на него подозрение, он погубил себя.

Изголодавшиеся черногорцы из его окружения, — пишет Пишчевич, — напали на дом вдовы помещицы Строгановой, в результате чего произошел большой скандал. Сопровождавшие владыку в Москву Антон Орлович и Савва Барьямович уговаривали его высокопреосвященство больше не терпеть подобных оскорблений и вернуться в Черногорию.

Исаковича допросили о Василии в штаб-квартире.

Павел вспомнил лазарет, в котором видел транспорт Василия, и несколько дней в его ушах звучала черногорская речь, она звучала выразительней, ярче, чем его родной язык, и он твердил про себя отдельные слова и выражения:

«Оруже, наруче, крчиште, брчиште, каза, миши, па кијат, па пунут, па ћерат. Па како су остали под пут. За бријег. При врховах. Па како је бијо причан, па бијо викан, па пјеван».

А кончилось тем, что он каждый день являлся в штаб-квартиру Витковича и расспрашивал о черногорцах и о некой Йоке, жене Стане Дрекова. Но там никто ничего не знал о черногорском транспорте. И только предполагали, что он отправился за Василием, в Москву.

Никто в Киеве не видел и женщины с большими зелеными глазами и пепельными ресницами.

После допроса об Исаковиче начали говорить, что он рехнулся. В штаб-квартире произошел неприятный инцидент между ним и лейтенантом Гаврилой Божичем из Титела, который ездил в Австрию к родственникам, был там арестован и только недавно вернулся в Киев.

Выходя из кабинета Витковича, Павел услышал, как этот молодой офицер говорит: «Не тот ли это бродяга Исакович, который хотел у моего родича, Иоанна Божича, увести жену и приударял за его дочерью в Вене? Дочь, можно сказать, еще ребенок. Но невеста богатая!»

Исакович схватил лейтенанта за горло и, наверно, выбросил бы его с третьего этажа во двор, где росли платаны, если бы того не вырвали у него из рук. Но самым удивительным было то, что каким-то образом тут случился Вишневский. Он-то и запретил заводить дело.

Божича велел убрать, а Исаковича отпустить с миром.

Еще более нелепый случай произошел с Павлом в доме Витковича.

Исакович ходил туда играть в карты. Старая госпожа Виткович очень к нему привязалась, потому что он помогал ей играть в фараон. Бригадир заявил как-то в присутствии этой седенькой, маленькой, вечно запуганной женщины с весьма слабым зрением, что старухам надо вязать, а не играть в карты.

Однажды в начале октября, около полуночи, когда гости в доме Витковича заканчивали игру, молодой болтливый фендрик, попавший всего несколько дней назад в их общество, принялся рассказывать о Буде, откуда он недавно приехал.

Это был Савва Ракич.

Упомянул он и о доме богатого воскобоя Деспотовича.

Услыхав эту фамилию, Павел вздрогнул. Прервал молодого фендрика, который обращался ко всем на «ты», и сказал, что тоже был в Буде, знает эту семью и очень ее уважает. Знает и г-жу Евдокию Божич, необыкновенную красавицу, супругу Иоанна Божича, урожденную Деспотович, и ее дочь, Теклу, которая, можно сказать, еще совсем ребенок. Это уважаемая сербская семья в Табане, и все, вероятно, в Буде ее знают и почитают.

Тогда фендрик наговорил с три короба: о том, что в доме достопочтенного воскобоя всегда полно, гостей невпроворот, что там пляшут до зари и распевают песни, офицеры просто не вылезают из дому. Вся Буда сошла с ума.