Перешагни бездну

«Слушайте и внимайте! Со всеми Бош-хатын на «ты», а с этим безвестным Молиаром на «вы»!»

—  Сколько? Госпожа, сколько?

Бош-хатын на глазах переменилась, сникла. Старцы, владете­ли степных отар и пастбищ, осознавали свою силу. Но они боя­лись трех вещей: власти рабочих и крестьян, при которой, им при­ходилось жить и изворачиваться. Они боялись эмира, потому что не так просто забыть о жестоких временах деспотии. Они боялись Ибрагимбека, который не разбирал часто, где свои и где чужие, и который был очень жаден на баранье мясо и сало.

А теперь аксакалы будто сбросили с плеч тяжелый мешок и боль от расправляемых мускулов.

Видать, у эмира руки коротки, если этот купчик Молиар так осмелел.

—  Пуфф! Пшик!

Словно лопнул бараний пузырь, да так забавно, что все дружно хмыкнули. Оказывается, Молиар надул щеки и озорно шлепнул себя ладонями по ним.

—  Стада-то там, за Аму-Дарьей. А мы здесь.

И тогда обескураженная Бош-хатын попыталась овладеть положением. Позеленев, с трясущимися губами, она при­грозила:

—  Поберегись!    Проклятие   тем,    кто    посягнет   на собствен­ность эмира. По закону! Вы получите по закону. Берите, что пола­гается. Берите за овец, которых пригоните с гой стороны на аф­ганский берег. И благодарите эмира за милость!

—  В мире один эмир — золото! Золото золотом остается, хоть его в дерьмо сунь,— сказал, хихикнув, Молиар. И, кассанец Хамдулла тоже захохотал.    Он, тугодум, наконец понял, что из трех страхов остался один — страх перед Советской властью. Как бы она не дозналась, что он никакой  не председатель несуществую­щего животноводческого ширката,  а приказчик эмира, укрываю­щий от народа    имущество свергнутого   в революцию тирана. О, он, — да и остальные, — понимали существо дела, и потому им не терпелось приступить к торгу. Они хотели избавиться от эмирских отар, заполучить полновесные   желтые    кружочки,   сбросить гнет страха и, положив в мошну изрядный куш, отправиться жить ку­да-нибудь в тихое, спокойное    место за границей.    Потому они и торговались не слишком рьяно и не напомнили о плате за пасть­бу, которую Бош-хатын «зажилила», как сболтнул  Молиар.  Ког­да, уже договорившись, наконец, обо всем, купцы выходили, Бош-хатын окликнула Молиара.    Он вернулся и снова сел перед нею. Он только собрался открыть рот, когда увидел, что Бош-хатын ис­кательно заглядывает ему в глаза.

—  Очень хорошо,— сказала она вдруг, словно отвечая на ка­кую-то давно заботившую ее мысль.— А если мы напишем пись­мо большим московским начальникам?

—  Начальникам? Московским? — поднялся Молиар.

—  Вот уж десять лет источаем  мы слезы    тоски и жаждем приклонить голову   у своего порога. Желаем найти успокоение пашей старости в стороне Бухары. Мы тоже не лишены имущест­ва и имеем немало и николаевских червонцев, и гиней, и золотых франков,  накопленных  повседневными  трудами,  и   американских долларов. И всё мы готовы пожертвовать Советской власти.

—  Всё? — удивился    Молиар, и на его    круглой  физиономии обрамленной черной, с серебряными нитями бородой, отразилось изумление.

«Ну,— думал он,— ну старуха, ну и вильнула змеиным хвос­том. Китайский фокус придумала!»

Его напугало, что Бош-хатыи доверила такое желание ему, Молиару, никому не известному самаркандцу. Неужто она приня­ла его за советского человека?

А Бош-хатын, вроде и не замечая растерянности собеседника, не отступала. Видите ли, она никогда не противилась Советской власти, освободившей женщин. Она сама, Бош-хатын, угнетенная женщина, жена эмира-тирана, хоть сейчас готова возвратиться в Бухару.

—  Сколько? — смог спросить, наконец придя в себя, Молиар. Нет, ожидать от Бош-хатын такого он никак не мог.

—  Чего сколько? Близких и родственников? Тетушек, племян­ников, племянниц? — переспросила    Бош-хатын. — Да их    у меня наберется сотня-другая.

—  Нет. Сколько? Во сколько исчисляется ваш капитал, госпо­жа? Из чего он состоит?

Он жадно ждал ответа. Его интересовало сейчас лишь одно: скажет ли старуха про кызылкумские золотые месторождения.

Но Бош-хатын не знала или не хотела сказать, она говорила, да и то не называя цифр, только о том, что лежит на счетах эми­ра в Швейцарии, в Париже у Ротшильда, в Пешавере, в Мешхеде и в Бомбее в банке Живого Бога Ага Хана — будь он проклят, этот безбожник и обманщик!

—  А что скажет хозяин? Капиталы-то их высочества эмира,— шепотом воскликнул Молиар, косясь на резные дверки.

И тогда Бош-хатыи тоже шепотом поделилась о Молиаром «самой таинственной из тайн», которую, впрочем, уже знали мно­гие. На все капиталы эмир дал доверенность ей, Бош-хатын.

—  И на кызылкумское золото?

—  Какое золото? A! Ты... опять про то... Нет, вот тут у меня записаны мудреные названия и имена. Однако, господин любопыт­ства, время осведомления еще не пришло.