Перешагни бездну

И она помахала пачкой листочков, которую цепко держала своими пухлыми пальчиками. Но махала она перед самым носом Молиара, и тот успел усмотреть, что названий на листках немало и что перед каждым названием стоят цифры с шестью-семью нулями. Бош-хатын запрятала бумажки подальше за пазуху. А Мо­ли-ар так и не сумел разглядеть, значатся ли в перечне документы концессии на добычу золота в пустыне.

—  О верблюдах с золотыми вьюками и в сказках рассказыва­ют, — И Молиар сложил губы трубочкой и «фукнул» презрительно...

—  Фукать-то    нечего, — с жеманной    усмешечкой    зашептала Бош-хатын. — Еще есть тайна. Самая темная тайна...

«Неужто сейчас она заговорит о концессии,— думал Молиар, и весь задрожал от нетерпения.— Неужто старуха прознала о моем деле. К чему бы она начала со мной откровенничать. Она ви­дела меня в те годы при дворе и теперь признала. Во исяком случае эмирша говорит обо всем так, будто уверена, что я все знаю. Плохи мои дела».

Но, видимо, у Бош-хатын было совсем другое на уме.

— Правдами и неправдами, лестью и увещеваниями этот сын разводки — эмир — заставляет меня теперь переписать капитал обратно на него. И он послал письмо той французской потас­кушке, которую приблизил к себе, — в Женеву, чтобы обде­лать все эти незаконные дела и через неё, то есть при пособни­честве этой суч-ки, отобрать у бухарского народа его достояние.

Бош-хатын, задохнувшись в подступивших слезах, издавала кошачий писк. А Молиар сидел неподвижно, пытаясь понять, по­чему Бош-хатын избрала его вместилищем весьма опасных секре­тов.

«Но как теперь начать разговор о сейфах? Разве она согла­сится дать доверенность?»

Сидел Молиар опустив голову и пряча глаза, но по побелев­шему кончику его широкого, плоского носа и по нервно раздув­шимся крыльям ноздрей можно было понять, что он вполне осо­знает всю опасность своего положения. Сейчас он мог думать лишь об одном: как Бош-хатын узнала о его намерениях.

«Куда они в Кала-и-Фатту запрятывают того, кого они счита­ют своим врагом? Закапывают ли его в могиле на кладбище, бро­сают ли в бездонный колодец, сжигают ли? Но спокойнее, пере­стань дрожать. Разговор со старухой не окончен. Главное, ты еще не труп». И Молнар осторожно провел ладонями по теплому сквозь материю белого камзола, довольно-таки округлому брюш­ку гурмана, любителя хорошо покушать. Нет, он еще жив, хоть и пришлось проглотить столько всяких неудобоваримых тайн.

—  Уеду  в  Бухару! — прокричала   Бош-хатын.— Меня  обижа­ют, меня огорчают, мне   делают плохо.   Ищу покровительства и прибежища у большевиков от этой   змеи с пятью ногами.    И вы должны помочь мне!

—  Но как я могу? — пискнул Молиар.— О госпожа, ваши до­бродетели с божественными качествами неисчислимы.

—  Э, царь всех хитрецов, э, продавец слов на базаре лести,— протянула зловеще Бош-хатын.— Разве ты не самаркандец? Раз­ве ты не живешь в Самарканде?   Разве ты не еретик шиит?   Чтоб вы все подохли, шииты! Разве ты не приехал сюда разнюхивать и зыркать глазами? И чего ты изворачиваешься? Мы умеем в ты­сячу раз больше и лучше хитрить и выворачиваться. Б-ее-е...

И Бош-хатын совершенно непристойно разинула рот, высуну­ла язык распялила перед лицом Молиара обе пятерни, и вся заколыхалась, жирная, с лоснящимся, перекосившимся от радости лицом, что она загнала в угол такого ловкого пройдоху.

А царь всех хитрецов и взаправду трясся, не умея сдержать дрожь радости, пробегавшей от затылка по спине к ногам. Да, старуха думает, что сумела раскусить его. Ей уже казалось, что она вольна с ним сделать, что хочет: проглотить ли его, выплю­нуть ли с плевком в плевательницу. Кстати, у колена рассевшейся с удобством по-турецки бабищи стояла чеканная золотая плева­тельница, крышечка которой, как успел прикинуть в уме Молиар, стоила годового дохода целого степного кишлака со всеми людь­ми и баранами впридачу.

Молиар ликовал. Она сама дала ему возможность вывернуть­ся, и к тому же он теперь имел удобный предлог заполучить то, за чем он пришел.

А Бош-хатын говорила:

—  Ну-с, хоть и мала пылинка, но попробуй на вкус — и узна­ешь остроту её, царь   хитрецов, господин   Молиар, или    как там тебя. Будешь слушать, что тебе говорят.

Маленькая круглая чалма беззвучно склонилась. Как хорошо! Есть еще время и возможность все обдумать.

—  Так вот, кончились времена, когда господин волк — Алимхан и бедная овечка — подразумеваю    себя — вместе бок о бок ходили на водопой. Все!    Ты напишешь письмо.    А что писать, я скажу. На тебе калам — и пиши.