Ударные группы боевых машин сосредоточились в лесах и перелесках. Но двинуться вперед танкисты не могли: долина и подступы к высоте усеяны ранеными. Одни жалобно стонут, другие молчат — совсем ослабели. А над ними свистят пули.
Тогда санинструктор батальона Шура Зайцева пошла прямо на минное поле. Медицинскими ножницами она перерезала шпагат и проволоку у мин натяжного действия. Делала проходы, обозначала их знаками. Чем ей это грозило самой, старалась не думать. Неопытна, плохо в минах разбирается. Так ведь опытным не подняться — кровью исходят… Кто же, если не она? Когда же, если не сейчас? Авось повезет. Не тронет мина, как не тронула пуля.
Раздался взрыв. Вонзились осколки в тело. До чего же больно… Однако жива ведь? Значит, надо действовать. Сделала себе перевязку и крикнула раненым:
— Ползите в траншею!
Раненые зашевелились, приободрились. Шура показала, какого направления придерживаться. Им нужно лежать на дне окопа до тех пор, пока не пройдут над ними свои танки. Иначе подавят.
Но не могли все добраться до убежища — некоторые вовсе обессилели. Тогда Шура, сама раненная, стала перетаскивать их по одному. Продвигалась с тяжелой ношей медленно, сантиметр за сантиметром одолевала.
— Ой, сестричка, ноги отнимаются!
— Потерпи немножко… Вылечат врачи твои ноги…
Она уговаривала их, как детей малых. И, удивительное дело, закаленные, обстрелянные ребята с детским простодушием верили в то, что слышали от нее. Успокаивались. Раз Шура Зайцева рядом, значит, все будет хорошо.
— Танкисты, вперед! — крикнула она.
Никого из наших танки задеть уже не могут. Путь свободен.
И боевые машины ринулись вперед. Подминали под себя вражеские орудия и пулеметы, разгоняли фашистов. Кольцо окружения было разорвано. Почти безостановочно пошли танки на Минск, взламывая оборонительную линию неприятеля: Бобруйск — Витебск.
Разогнавшись, танковый корпус врезался в гущу гитлеровских войск группы «Центр», уничтожение которой предопределяло освобождение Белоруссии, Прибалтики, Польши.
В канун двадцатипятилетия комсомола в Первую штурмовую инженерно-саперную бригаду доставили телеграмму. В ней командующий фронтом генерал армии Соколовский благодарил всех, кто участвовал в штурме высоты 199,0 и освобождении прилегающих к ней населенных пунктов. Наиболее отличившиеся получили ордена и медали. Клавдия Васильевна Алешина тепло поздравила Шуру Зайцеву.
— Шурочка! Орден Красной Звезды заслужила!
«Вот так санинструктор у нас, — переговаривались между собой ребята. — Такую дивчину беречь надо. Настоящий товарищ!»
А «настоящий товарищ» краснела и старательно хмурила тонкие брови. Она по-прежнему считала, что должна казаться суровой, раз уж попала в необычные условия, где люди стреляют друг в друга и даже убивают насмерть.
Глава девятая
Неприветлива в эту пору земля белорусская. Холодный ветер гуляет по ее равнинам, подбрасывает сухие былинки. Комсомольцы поплотнее запахиваются в свои солдатские шинели, постукивают сапогом о сапог. Бр-рр!
Близко Витебск, да в нем фашисты. И вокруг него тоже. Целая группировка вражеских войск притаилась здесь. Ее надо окружить и уничтожить. Прорыв обороны противника на участке Дыманово — Мяклово возлагался на дивизии 33-й армии. А в ее составе действовали подразделения комсомольской бригады.
Батальоны, которыми командовали Ярченко, Чернышенко, Солдатенков и Балабасов, получили особо важное боевое задание и потому спешили к берегам Лучесы. Необходимо задержать гитлеровцев всеми средствами, чтобы не подоспели на помощь витебской группировке.
Одну роту капитан Ярченко послал в район Мяклово, с двумя другими пошел к станции Гусино. Там остался ждать срочного донесения.
Саперы шагали днем и ночью — торопились. По пути встретили разведчиков во главе с командиром подразделения капитаном Магажоковым. Те передали, что советские войска собираются сжать врага с юга и севера в тиски.
— До чего ж находчивый народ — разведчики, — похвалил их Степан Чумаков. — Хоть бы рассказали, как удается все выведать.
Он всегда восхищался этими предприимчивыми ребятами: Агейкиным, Бабкиным, Морозовым, Слеповым, Передерием, Карпенко, Слободнюком и Угольниковым, которого шутя называл Угодниковым. Любил послушать о приключениях ребят и громко завидовал им.
— Ну что, Угодников, опять немцам не угодил? — подтрунивал, бывало, над товарищем.
Тот отмахивался.
— Зубоскал ты, Степа.
— Так это же над собой смеюсь! Обидно мне, что разведчик из меня никудышный…
— Ой, Степан, да ты кому хочешь зубы пообломаешь и корешки повынимаешь, — включался в их дружескую перепалку Николай Михайленко. — Помнишь, как на Дону наплавной мост подрывали? Немцы из пулеметов поливают, свинцовые конфетки подкидывают, а мы с тобой ползем. Разве не ты сообразил тогда, как перебитый кабель соединить? Зубами из винтовочного патрона пулю достал и сделал пороховую дорожку!
— Что ты мне про мои же дела рассказываешь? — хмыкнул Чумаков.
— Да чтоб не наговаривал на себя!
— Ну, спасибо! Давай теперь я тебя расписывать начну. Будет как в той басне: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку».