Перешагнувшие через юность

— О котенке? — удивилась Самборская. Слышно было, как она приподнялась. — Ну, знаешь, в твоем возрасте я больше про любовь думала.

— Какая сейчас может быть любовь!

— Ну, не скажи. Про Оксану и Павла Черкасова слыхала? То-то же. Человеку нельзя без любви. Чтобы что-то или кого-то защищать, надо любить. Любить Родину, за которую мы сражаемся…

— Пожалуй, ты права.

— Так ведь на опыте проверено, милая. Без любви мы бы не побеждали.

Они помолчали. Через некоторое время Шура шепотом позвала приятельницу.

— Послушай, у тебя была настоящая любовь? Ну чтобы один раз и навсегда?

— Она у меня и сейчас есть.

— А у меня нет…

— Разве тебе никто не нравится у нас в полку? Такие ребята! Почему ты не позволяешь ухаживать за тобой?

— Еще не хватало!

— Ты очень сурова, Шура.

— Я стараюсь быть мужественной.

— Женщина должна быть женственной, а не мужественной. Даже на войне. Вот смотрят на нас наши ребята и защитить им всех женщин хочется. Понимаешь?

— И мы их защищаем. Раненых с поля боя выносим!

— Все так, милая. Но не надо подчеркивать свою силу, преувеличивать ее. Женщине среди мужчин легко огрубеть. Курить начнет, ругаться… А потом обижается, что не считаются с ней. Да как же с такой можно считаться?

— Расскажи о твоей любви, а?

— Не умею. Хочешь расскажу о любви поэта? Его стихотворение прочитаю.

— А ты наизусть помнишь?

— Конечно.

Самборская зашевелилась, видно, устраивалась поудобнее. Потом послышался ее голос, изменившийся до неузнаваемости:

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла…

— Красиво как, — вздохнула в темноте Зайцева. — Грустное стихотворение. И почему только она его не простила…

— Кто?

— Ну та, к которой поэт обращается. Надо уметь прощать, правда?

— Ты сама-то умеешь?

— Не знаю…

Они бы так всю ночь проговорили, если бы не сонное бормотание третьей обитательницы комнатки.

— Полуночницы… Когда вы уйметесь? Не дадут человеку выспаться…

И в самом деле, пора спать. Завтра — штурм.

2

Огневые позиции артиллерийских батарей озарились вспышками. Загремели орудия. Начался бой. Саперы трех батальонов, разведчики и курсанты учебной роты сосредоточились на исходных рубежах и ждали сигнала.

Как только канонада оборвалась, в небе вспыхнули три зеленые ракеты. Комсомольские подразделения двинулись вперед. Цепь за цепью, цепь за цепью, сметая на своем пути заграждения, обезвреживая мины.

Обнаружив саперов, противник открыл огонь из всех видов орудий, старался остановить штурмовиков. Но не тут-то было. Батальоны продвигались вперед — словно катилась по склону неудержимая лавина.

Враг потеснен в самом центре опорного пункта. Понеся большие потери, он попятился. Но успел бросить подкрепление на фланги.

Двинулись в контратаку «тигры» и «фердинанды» — тяжелые танки с непробиваемой лобовой броней — и мощные самоходные орудия. Стало ясно, что фашисты вознамерились окружить штурмовые отряды комсомольской бригады.

Они ударили в затылок и с обеих сторон. Падали пробитые вражескими пулями комсомольцы, то один, то другой. Уже ранен командир роты старший лейтенант Клушкин. Склонилась над ним Шура Зайцева. Неужели это она слушала вчера лирические стихи, готова была плакать над любовью поэта? Сейчас девичьи губы сжаты, в глазах — лихорадочный блеск. Ненависть опалила ее. Гибнут боевые товарищи. Как спасти их? Только Шура перебинтовала Клушкина, как сообщили: контужен его незаменимый помощник Коля Клец. И оба не уходят с поля боя. Раненые сражаются.

Враг напирал. Все больше убитых и раненых. Так ведь никого в живых не останется. Но нет, не истребить комсомольскую бригаду задумали враги, а окружить ее.

Кольцо вот-вот сомкнется. И потому фашисты уже не бьют наповал, не торопятся решать участь «особых солдат особого соединения». Гитлеровское командование заинтересовано в том, чтобы сдалась «Стальная дивизия».

Попавшим в беду саперам-штурмовикам помогали части 251-й стрелковой дивизии 31-й армии. В полдень того же дня первый и третий батальоны сокрушили оборону противника и заняли высоту 199,0. Четвертый батальон и учебная рота нанесли удар врагам, которые окопались на окраинах Старой Тухани и еще двух населенных пунктов.

3