— А наш Павлик, Павел Черкасов, погиб, — тихо сказал Холодов.
Комбриг Петров вызвал к себе в штаб работников политотдела. Они тревожно переглядывались, выспрашивали один другого: не знают ли, зачем? Наконец Холодов не выдержал, задал вопрос, который волновал всех:
— Неужели плохие вести с фронта?
— Пора привыкать к хорошим вестям! — отшутился Петров. — Нам пришла телеграмма из Москвы. Слушайте.
«Центральный Комитет комсомола от имени советской молодежи приветствует бойцов, командиров и политработников вашей бригады с блестящей победой — освобождением древнего города русской славы Смоленска. Поздравляем вас с присвоением бригаде наименования „Смоленской“…
Желаем вам, наши славные друзья, новых боевых успехов».
А ровно через десять дней поезд увозил делегацию комсомольцев в Москву.
В Центральном Комитете ВЛКСМ ее встретили торжественно. Приняли рапорт о действиях детища комсомола под Смоленском. Выслушали самих участников сражений. Затем попросили их помочь в подготовке выставки о комсомольских делах. Под руководством Лебедева саперы-комсомольцы справились с этой задачей.
Когда делегаты вернулись в свою часть, их ждали награды.
Начали готовиться к новым боям. Необходим был удар по белорусской группировке, сосредоточенной на рубеже Бобруйск — Минск — Витебск. Пресловутый белорусский выступ еще представлял опасность. Группа армий под названием «Центр», по замыслу Гитлера, должна была снова двинуться на восток.
Глава восьмая
Рота старшего лейтенанта Клушкина готовилась к штурму высоты 199,0.
С высоты были видны подступы к Орше. А от Орши ведут железнодорожные линии: прямо — на Минск, влево — на Могилев и Осиповичи, вправо — на Витебск, как раз туда, где немецкое командование завязало тугие оборонительные узлы. Там сосредоточились несколько армий под общим названием — группа «Центр». Гитлер поставил перед группой две задачи: первая — сделать новый рывок на Москву, вторая, на случай осечки, — удержать оборонительные рубежи на территории Белоруссии с таким усердием, с каким удерживали бы их в самой Германии. Бобруйск, Могилев, Витебск и Орша — как бы вершина белорусского выступа. А высота 199,0 с деревней Старая Тухиня — вроде заслона на подступах к Орше…
— Иван Михайлович, познакомьте меня с обстановкой, — попросила Зайцева Шура, батальонный санинструктор.
Ротный был чем-то озабочен и не сразу понял, что обращаются к нему. Потом, видно, до него дошло. Он рассеянно взглянул на девушку.
— А?..
— Хочу знать точно, как и когда начнется бой, — твердо повторила она. — Не очень-то вы информируете нас, медиков…
— Ну что вы, Шура! — галантно произнес он. — Мы для вас всегда рады стараться!
Зайцева нахмурила тонкие брови.
— А нельзя ближе к делу? — И сама растерялась от собственной настойчивости.
Однако именно это понравилось в ней лейтенанту. Деловая девушка, не из тех, кому все хиханьки да хаханьки. И он рассказал ей о предстоящих задачах роты.
Шура слушала, склонив светловолосую голову набок, сузив глаза, обрамленные длинными ресницами.
Подошла Алешина, откинула со лба прядку волос. Кивнула ротному.
— A-а, Клавдия Васильевна! — обрадовалась девушка.
— Здравствуй, Шурочка! Как вы тут живете-поживаете?
— Здравствуйте. Живем хорошо, праздника ждем.
— А где девочки из других батальонов? — спросила Клавдия Васильевна.
— Да вон они, ваши девочки, — сказал старший лейтенант Клушкин и позвал их: — Сюда! Сюда!
Они подбежали, защебетали. Движения быстрые, голоса, как колокольчики.
— Ой, неужели опоздали?
— На четыре минуты, — строго сказала Алешина, но тут же улыбнулась.
Как на них, звонкоголосых, сердиться? Небось и нарядно одеться хочется, и потанцевать — юные же совсем. А приходится бинты засохшие от ран отрывать, стоны слушать. Такая она — война. Целое поколение перешагнуло через свою юность.
Клавдия Васильевна провела инструктаж младшего медицинского персонала первого, третьего и четвертого батальонов, которым предстояло участвовать в штурме высоты. Объяснила, кто и где будет находиться, куда эвакуировать раненых.
Бой должен был начаться на рассвете 21 октября. Первой ударит артиллерия 31-й армии, без нее теперь саперы шагу не делали.
Конечно, Шуре Зайцевой сложно было разобраться во всех тонкостях военного искусства. Но она каким-то чутьем предугадывала возможные неожиданные повороты в ходе сражения за высоту и деревню Старая Тухиня. Так, по крайней мере, ей казалось. И, понятно, хотелось проверить, как оно будет на самом деле.
Все давно затихли, успокоились. Шура тоже лежала, не ворочаясь. Однако глаза ее были открыты. Вспоминалась почему-то всякая чепуха, упрямо сбивала мысли об атаке. Когда она ходила еще в детсад, подарили ей на день рождения котенка, Черныша. Лакать из блюдечка он не умел, признавал только соску. Сосал, причмокивая, с удовольствием — ну прямо как ребенок. Уж и вырос потом, а все соску просил. Господи, ну при чем здесь Черныш? О чем она думает…
— Маша, ты спишь? — тихонько окликнула Зайцева фельдшера Самборскую.
— Не спится, — отозвалась та. — Думы разные.
— Вот и у меня.
— А у тебя о чем?
— Да так… О котенке.