Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Не было, как говорит история российской деревни 1918–1921 годов, такого, чтобы русские крестьяне и юга и севера с энтузиазмом поддержали «коммунистический проект» трудовых коммун, проект переделки их жизни. Повторяю. Никто так откровенно не врал в России за всю ее историю русской общественной мысли, как нынешние адепты особого русского коммунистического культурного кода. Утверждение Кара-Мурзы, что русский крестьянин сам, добровольно, повинуясь якобы своему «культурному коду» выбрал колхозы и вообще сталинскую систему – откровенная, наглая ложь. Если вы проанализируете всерьез требования крестьян, восставших против внутренней политики большевиков, то обнаружите: они выступали прежде всего против того, что понимали под «коммунией», против коммунистов. Крестьяне прежде всего боролись за то, что можно назвать частнособственнической программой, за право владеть, пользоваться землей, которую они получили в результате революции, за право пользоваться результатами труда, за право торговать, за право в конце концов нормально жить.

Впрочем, как пишет Игорь Шафаревич, не надо ничего придумывать. О причинах восстания много и обстоятельно говорилось в сводках ЦК. Главный мотив восстаний – «борьба против насильственного введения «коммун». Позже – против повинностей, полностью разрушающих хозяйственную жизнь: продразверстки, «чрезвычайного налога», гужевой повинности и т. д. Все эти большевистские нововведения ассоциировались с образом «коммуниста» или «коммуны». Конкретные требования были: отменена продразверстки, хлебной монополии, освобождение торговли, сдачи хлеба «по известной норме с души». Крестьяне протестовали против закрытия церквей, уничтожения икон. Лозунг «Долой войну! Не давать солдат в Красную армию!» тоже легко понять: против войны только что именно большевики громче всех агитировали»[294]

Вообще, если рассматривать требования восставших против большевиков русских крестьян в контексте нынешних споров о цивилизационной принадлежности современной России, то очевидно, что в главном русский крестьянин был западник в духовном смысле этого слова. Он добивался права сохранить свою жизнь, рассматривал ее как высшую ценность. Отсюда и повсеместные протесты против мобилизации в Красную армию. Если судить по результатам мобилизации в 1918 году, то крестьянство не желало воевать за большевиков. Например, когда в 1918 году была объявлена мобилизация в Красную армию, то в Поволжье и восточнее, вплоть до Сибири, явилось менее 20 %. Такие же цифры приводятся по областям Центральной России в 1919 году. В некоторых областях число дезертиров доходило до 90 %. Все эти факты говорят не только о том, что своя человеческая жизнь для русского крестьянина начала XX века была самоценностью, как и для всех европейских народов, но и о том, что подавляющее большинство крестьян не воспринимало власть большевиков как свою власть, как власть, за которую можно отдать свою жизнь.

Наверное, не было никогда большей лжи, чем утверждение Сергея Кара-Мурзы, что советская система, сталинская индустриализация и сам культ личности были добровольным выбором русского народа.

Реальные цифры и факты подтверждают наблюдения Зинаиды Гиппиус, что на самом деле русские крестьяне, вообще русские люди в подавляющем большинстве заняли позицию третьей стороны в начавшейся гражданской войне.[295]

Я уже попытался показать выше: ничто так не противоречит правде жизни, реальной, настоящей русскости, как утверждение адептов учения об особой русской цивилизации, того же Сергея Кара-Мурзы, будто русскому человеку по природе противно все связанное с частной собственностью и прежде всего рынок, торговля, будто он предпочитает натуральное хозяйство. Требование отказа от продразверстки и перехода к свободной торговле хлебом является центральным, основным для всех событий крестьянской войны 1918–1921 годов. И именно НЭП, отказ от политики военного коммунизма был на самом деле реализацией подлинного русского крестьянского проекта.