Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Не могу не сказать, что в споре между Сергеем Кара-Мурзой и Игорем Шафаревичем об идейных истоках советского проекта реальная история на стороне последнего. Именно потому, что коммунистический проект имел чужеземное происхождение, его пришлось воплощать в жизнь путем беспрецедентного насилия, путем открытой, затяжной войны с российским крестьянством.

Идея уравнительности имела, как я уже показал, корни в русском национальном сознании, и это связано с тем, что беднейшее крестьянство в центральной России составляло большинство, до 60 %. Программа эсеров, которая была взята на вооружение большевиками и легла в основу Декрета о земле от 26 октября 1917 года, с приложенным к ней наказом для руководства, составленным из 242 местных крестьянских наказов, действительно декларировала «уравнительное землепользование».

При этом надо учитывать, что близкий к эсерам аграрник-экономист А. В. Чаянов еще тогда, летом 1917 года, при обсуждении эсеровской программы передачи земли крестьянам, обращал внимание: «уравнительное землепользование вовсе не означает, что каждому человеку дается равное количество земли. Уравнительность заключается в том, что каждому трудящемуся на земле дается земли по силам и потребности».[288]

Несомненно, русский крестьянин был противником крупного капиталистического землепользования, он не хотел стать батраком. Но его крестьянский проект семейно-трудового пользования землей был куда более антагонистичен к большевистским планам создания трудовых коммун на земле, чем к крупным кулацким хозяевам. Все дело в том, что крестьянин, как показали дальнейшие события, был категорический противник коммунистического принципа отмены торговли, перехода к распределению производственной продукции в национальном масштабе, т. е. всего, что составляло сущность коммунистической идеи.

Сама идея безвозмездной передачи помещичьих земель крестьянам имела народное, русское происхождение. Это требование поддерживали не только бедняки, но и середняки, все крестьянство в целом. Но надо понимать, что уже сама ленинская большевистская программа от 14 февраля 1919 года «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию», провозгласившая переход от единоличных форм землепользования к товарищеским, то есть советский проект в точном смысле этого слова был встречен в штыки российским крестьянством. В том-то и дело, что философия, лежащая в основе нынешних интерпретаций особой русской цивилизации, философия, утверждающая, что русский работает лучше, когда он работает на общее благо, на «дальних», чем когда он работает на себя, во имя личной выгоды, была сформулирована Лениным в его статье «Очередные задачи советской власти» (1918 год). И как видно из текста этой статьи, проект коммунистической реорганизации труда на земле выводится им, Лениным, из марксистского учения о победе пролетарской революции, учении об особой «пролетарской сознательной дисциплинированности». Все эти идеи, с которыми сегодня Патриарх Кирилл связывает русскость и особую русскую цивилизацию, прежде всего замену конкуренции «соревнованием», сам Ленин выводил из марксистского учения о пролетариате как носителе особой коллективистской духовности. Что касается «русского человека», то с точки зрения Ленина он плохой работник по сравнению с «передовыми немцами».[289] Но Ленин полагал, что благодаря превращению каждой фабрики, каждой деревни в «производственно-потребительскую коммуну», само осознание того, что производство есть «не частное дело, а важнейшее государственное дело» сделает русского человека сознательным коммунистическим работником.

В том-то и дело: все, что Ленин связывал с будущим русского коммунистического работника как члена производственно-потребительской коммуны, работающего не на себя, а на общее дело, все, что сегодня идеологи особой русской цивилизации связывают с коренными чертами русского архетипа, на самом деле есть марксистский проект. Планы Ленина по коммунистическому перевоспитанию русского крестьянина как жертвы «мелкобуржуазной анархии» нынешние идеологи особой русской цивилизации вмонтировали в основы русского культурного кода. На место ленинских производственно-потребительских коммун они поставили монастырскую организацию труда, на место коммунистической сознательности пролетариев поставили православные ценности и получилось, что коммунистическая сознательность, с которой Ленин связывал пролетарское будущее русского человека, была у него от природы, что он от природы коллективист, коммунист, что «русская традиция выдвигала этическим идеалом нестяжательский образ жизни, существование на минимуме удовлетворения материальных благ».[290]