Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Кстати, чтобы обнаружить ложь мифа о русских как народе-коммунисте, не надо было дожидаться Глеба Успенского и Александра Энгельгардта с их очерками из русской деревни. «Домострой», собрание наставлений для русского человека середины XVI века издавался не один раз и в XIX веке. И чему же учит русского человека этот кладезь вековой русской житейской мудрости? Братскому, коллективному, безвозмездному труду на общее благо? Ничего подобного. «Домострой» учит русского человека тому же, чему учили в это же время, в середине XVI века, свою паству проповедники протестантизма, то есть этике бережливости, трудолюбия. И совсем не случайно самое часто используемое слово в «Домострое» – «прибыток». По нашему – «польза», «выгода». Кого должен в соответствии с наставлениями «Домостроя» поощрять хозяин, «пожаловать наградой»? Того работника, отвечает «Домострой», «кто бережлив и понятлив, и радеет в своем деле, и все у него в порядке. Хитрости в нем никакой нет, а прибыточек есть от него» (Домострой. Русский семейный став. М., 2005, с. 222). Все, что говорит «Домострой» о праведной жизни, целиком, абсолютно совпадает с тем, чему, к примеру, учил протестантский пастор Франклин. «Домострой» проклинает тех, кто «долг взяв, его не вернет, истомит волокитой», кто «чужую ниву распашет или лес посек и землю перепахал». «Домострой» учит беречь частную собственность, работать не покладая рук, вовремя платить налоги и т. д.

Вот такая история. Можно привести еще тысячи примеров из русской жизни, сотни литературных образов, рассказывающих об отрицательном отношении русского человека к «огульному труду», но нельзя привести ни одного примера, подтверждающего учение об особой склонности русского человека к коммунистическому, коллективному труду.

Если под коммунизмом понимать мечту о всеобщем равенстве как строе, где не будет ни бедных, ни богатых, то такая мечта, конечно, была присуща русскому народу, как и всем другим христианским народам. Но нигде, ни в одном наказе крестьян, ни в одной прокламации времен революции, ни в одной русской пословице, тем более в русской классической литературе, вы не найдете следов коммунистического советского проекта в точном смысле этого слова, то есть организации труда в национальном масштабе, следов проекта «трудовых армий», милитаризации экономики, мобилизационной экономики. Вся это игра со словом «община», «общинная цивилизация», «коллективистская цивилизация», характерная для нынешних поклонников учения об особой русской цивилизации, служит только для сокрытия того известного русской общественной мысли еще во второй половине XIX века факта, что русская община не имеет ничего общего с идеалом коммунистической организации труда.

Перейти от общинного земледелия в России к рыночной, капиталистической экономике, к крупному земледелию было чрезвычайно сложно. Хотя к моменту революции основная часть зерна в России производилась уже за рамками общины. И если бы не было войны, то капитализация труда на земле в тех или иных формах, к примеру, через настоящие кооперативы, как в Западной Европе, была бы доведена до конца, как это уже произошло в промышленности.

Но из того несомненного факта, что и крестьяне, и русская интеллигенция действительно боялись пауперизации населения, вызванной окончательным распадом общины, никак не следует, что русские столетиями мечтали о коллективном труде в коллективном обществе, что советская система с ее вторым изданием крепостничества, коллективным строем была заложена в русском культурном коде, что советский строй был реализацией той мысли, того проекта, который якобы столетиями вызревал в душе русского патриота.[285] Да, в поэзии Н. Клюева и С. Есенина мы находим отголоски крестьянской мечты о рае на земле. Но в этой мечте нет ни грана того, что было потом воплощено в советском колхозном строе. Честно говоря, большевики меньше врали и насиловали факты, русскую историю, чем их последователи в новой, якобы некоммунистической России. Именно потому, что марксистский проект организации труда на земле в национальном масштабе был противен русской душе и тому, что сейчас называют русским культурным кодом, был чужд и русской психологии, и русским национальным ценностям, его пришлось в ходе коллективизации воплощать в жизнь путем беспрецедентного насилия, путем массовых репрессий против тех, кто не мог согласиться с большевистским пониманием русскости.