Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Позже уже Александр Чаянов, защитник мелкого трудового крестьянства и создаваемой на этой основе добровольной кооперации обращал внимание, что на самом деле и у других народов, в Бельгии, Голландии и во Франции «мелкое трудовое хозяйство», то, что уже во второй половине XX века назовут фермерскими хозяевами, то есть семейное производство на собственной земле, становится преобладающим и вытесняет крупные капиталистические хозяйства.[298]

Так что Игорь Шафаревич был куда ближе к русской истине, чем Сергей Кара-Мурза, когда утверждал, что именно концепция Чаянова отражала крестьянский русский проект, создавала возможность соединить произошедшие в 1917 году перемены в России с психологией, чаяниями трудового крестьянства. Только добровольная кооперация, где крестьянин в состоянии контролировать и сам процесс производства на своей земле, и результаты труда, давала возможность совместить крестьянское чувство собственности с требованиями технического прогресса. В том-то и дело, что Россия с начала XX века шла по пути Западной Европы, тех же скандинавских стран, создавая добровольную кооперацию свободных товаропроизводителей. Дело не только в том, что русская крестьянская община не несла в себе коммунистического проекта в точном смысле этого слова, но и в том, что к моменту Революции 1917 года значительная часть земли в России, одна треть, уже находилась в частном пользовании, была частновладельческой. Да и казенная земля, которая составляла вторую треть, обрабатывалась на рыночных началах.

Но меня в рамках моего исследования интересует прежде всего философия, подоплека нынешнего спора об особой русской цивилизации. Мне важно показать: в русском национальном сознании, в том виде, как оно исторически сложилось и как оно жило в мирочувствовании российского крестьянства, не было того, что стало сердцевиной, сущностью воплощенного в жизнь Сталиным коммунистического проекта, не было стремления работать на общей земле сообща, под внешним руководством во имя общей цели. Вся история XX века и особенно история войны большевиков с российским крестьянством, а также история коллективизации подтвердила правоту Василия Ключевского, утверждавшего, что в основе и русского национального характера, в основе «психологии великоросса» лежит привычка «бороться с природой в одиночку». Именно потому, что «великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, он с трудом привыкает к дружному действию общими усилиями».[299] Русский крестьянин отчаянно сопротивлялся коллективизации, коммунизации труда на земле, а позже, проиграв борьбу за право самому работать на своей земле, всячески саботировал коллективный труд во имя общего дела.

И здесь важно понимать: вся история СССР, как это показал Игорь Шафаревич в своей книге «Русский народ в битве цивилизаций», была столкновением «двух несовместимых жизненных установок». С одной стороны – марксистской, социалистическо-коммунистической, видящей идеал в обществе, построенном как грандиозная машина из человеческих элементов. Бухарин описал его как «трудовую коалицию людей (рассматриваемых как «живые машины») в пространстве и времени…» А, с другой стороны, этому противостояло восприятие жизни крестьянина, выросшее из глубокой древности, основанное на индивидуально-творческом труде в единстве с космосом»[300]

И, на мой взгляд, именно потому, что русский крестьянин так и не смог примириться с навязанной ему колхозной системой, не смог примирится с ролью живой машины, работающей в общем государственном механизме по общему плану, коммунистический проект за семьдесят лет своего существования так и не сумел решить продовольственную проблему. Советский проект все равно погиб бы, не будь Горбачева с его перестройкой, ибо в СССР на протяжении всей его истории существовал перманентный дефицит продуктов. Все-таки, если говорить всерьез, так и не появился советский человек, как массовое явление, который бы без оглядки, самозабвенно, с энтузиазмом трудился, воодушевленный пролетарской сознательностью, как мечтал в 1918 году Ленин. Если в условиях промышленного, машинного производства личностное отношение к выполняемой работе играло второстепенную роль, то труд на земле в СССР, его поразительно низкая продуктивность, потери урожая, составляющие более 30 %, говорят сами за себя. Как призывал сам Горбачев, производительность труда в аграрном секторе в СССР была в среднем в пять раз ниже, чем в капиталистических странах Запада.

История СССР, сталинской коллективизации, нашего колхозного строя сама по себе является той кричащей правдой, которая не оставляет камня на камне от утверждения, будто советский проект был русским проектом, будто русские сами выбрали советскую систему с ее колхозным строем.