Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

И совсем явным преувеличением является ныне уже либеральная молва о врожденной имперскости русского народа[353]. Казалось бы, русский человек, принявший близко к сердцу идею суверенитета РСФСР и инициировавший по собственной воле распад СССР, опроверг обвинения в своем якобы пристрастии к империи. Но его снова, как это делает историк Игорь Яковенко, призывают «убрать «из своей души «имперский эгрегор», пожертвовать «своим государственничеством» во имя быстрейшего растворения в современной цивилизации. Русская классика, которую игнорируют исследователи неосталинизма из либерального лагеря, говорит о русском национальном характере совсем иное. Еще в 1918 году Николай Бердяев обращал внимание, что причиной гибели самодержавия как раз была усталость русского народа от империи, проявившая себя в так называемом «великорусском сепаратизме», желание русских (тогда они назывались великороссами) отделиться не только от народов Кавказа, Средней Азии, Прибалтики, но и от других русских народов, от украинцев и белорусов[354] в. И уж совсем нелепо обвинять русских в «имперском синдроме» сейчас, когда они в подавляющем большинстве считают, что суверенитета РСФСР мало, что распада СССР мало, что надо по крайней мере уходить как можно быстрее с Северного Кавказа. Я убежден, что нынешний всероссийский праздник по поводу присоединения Крыма к России идет не только и не столько от проснувшегося наконец-то российского государственничества, сколько от природной уникальности Крыма, от тех воображаемых благ, которые, как многим кажется, станут доступными после его возвращения в Россию.

Никого у нас не интересовала в 1991 году и до сих пор не интересует судьба русской Караганды, судьба русского Северного Казахстана, судьба миллионов русских, которых русская мечта о «суверенитете РСФСР» превратила в граждан второго сорта. Русская корысть от присоединения южного, красивого русского Крыма просто брызжет сегодня из наших русских глаз.

Я могу согласиться с тем, что в нынешней всенародной ностальгии о советской эпохе в целом, и в частности – о сталинской эпохе, много от национального характера. Но тогда надо говорить не о выдуманных чертах русского характера, к примеру, о якобы существующем «имперском синдроме» русского народа, а о его устойчивых ценностях. На мой взгляд, так называемая русская «этика равенства» куда больше говорит о причинах сегодняшнего роста ностальгии по советским временам и причинах неосталинистских настроений, чем пресловутая русская имперскость или якобы присущая русским великодержавность.

Никогда так не были зримы причины победы большевиков в России, как сейчас, в условиях чудовищного роста различий в доходах населения, выходящей за все разумные пределы поляризации общества. В «Размышлениях о русской революции» (1927 г.) Николай Бердяев писал, что всему виной «раскол между верхним и нижним слоем, …какого не знали народы Запада», всему виной раскол между «русским народным слоем» и «русским культурным слоем и русским барством».[355] Но ведь сейчас раскол между оффшорной олигархией, у которой и деньги, и дома, и дети в Лондоне, и санитаркой, которая живет на 7 тысяч рублей в Тамбове, куда больше, чем между сахарозаводчиком и его рабочим в царской России.[356]

И снова, как в дореволюционной России, классовые чувства сильнее чувств национальной общности (как объяснял Антон Иванович Деникин, это и было одной из главных причин победы большевиков), а потому потомков тех, кто многое выиграл от реальных или мнимых успехов социализма, трудно разжалобить рассказами о муках кулаков и середняков, которых лишали нажитого добра и ссылали в Сибирь. Тем более детей и внуков бывших бедняков трудно разжалобить рассказами о большевистских облавах на «бывших», на дореволюционную российскую интеллигенцию, о расстрелах людей только за то, что они в пенсне и носят дорогие головные уборы.