Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Игорь Яковенко почему-то не учитывает, что деморализации населения способствовала и насильственная дехристианизация населения, которая проводилась советской властью на протяжении семидесяти лет и тоже способствовала утрате русским человеком отвращения к насилию, способности сопереживать мукам и страданиям своих соотечественников. Отсюда и забвение того, что весь большевизм вырос из атеистического «бога нет, а потому все позволено, а потому нет преступления». Отсюда и забвение того факта, доказательству которого я посвятил значительную часть книги: впустить в свою душу учение о классовой борьбе, оправдывающее революционное насилие, в том числе и «революционный терроризм», мог только народ, лишенный развитого национального сознания. И отсюда самое главное, забвение того, что все преступления Сталина вплетены в процесс социалистического строительства, связаны с попыткой воплощения в жизнь ленинского красного проекта.

Не следует забывать, что уже в сборнике «Иного не дано» (1998 г.) было опубликовано упомянутое мной выше интервью Михаила Гефтера об истоках сталинизма, где было честно сказано, что любой верящий в научность марксизма, в то, что существуют закономерности истории (Гефтер говорит – «толчки истории»), в то, что ленинский Октябрь «сдвинул мировую ось», вынужден выработать в себе философское отношение к репрессиям Сталина. Михаил Гефтер еще в годы перестройки увидел, что сохранение веры во всемирно-историческое значение ленинского Октября, открывшего так называемую «эру перехода от капитализма к коммунизму», неизбежно рождает необходимость рационального подхода с иррационализму сталинского террора. Все дело в том, объясняет Михаил Гефтер, что истоки сталинизма, в том числе и истоки его репрессий, находятся в «громаде военного коммунизма», что на самом деле сталинизм с его репрессиями есть продолжение логики, философии гражданской войны, есть прямое продолжение, продиктованное логикой строительства социализма «военно-коммунистического действия», то есть сталинизм есть практика «возобновления этой (военно-коммунистической) части ленинского наследства».[376]

Все дело в том, объяснял Михаил Гефтер за четверть века до наших времен расцвета сталиномании, что Ленин после своей смерти оставил кричащую дилемму: или продолжать НЭП, ведущий в конце концов, ежечасно и ежедневно к реставрации капитализма, к гибели Октября, или возвращение к «громаде военного коммунизма», «чтобы начаться сызнова». Дело, подчеркивает Михаил Гефтер, не в «генах» подпольного бытия Сталина, а в постепенном нарастании из года в год «неизбежности Сталина», неизбежности по мере желания сохранить державу, которая сохранит Октябрь, покончит с капитализмом на земле. И самое главное, говорил Михаил Гефтер, если вы остаетесь советскими людьми, то есть «теми самыми людьми, отсчет существования которых идет от памятной даты 1917 года (если для вас, как любили говорить авторы «Советской России», «родиной является Октябрь». – АЦ.), если вы продолжаете гордиться тем, что за большевиками стоит «революция, которая перевернула жизнь в России», то вы вынуждены выбрать философское, рациональное отношение к «иррациональной» крови репрессий Сталина, то есть отказаться от морального подхода к сталинской, советской системе. И опять очевидно, что неосталинисты призывают сегодня на помощь учение об особой русской цивилизации (в версии патриарха Кирилла об особой всечеловеческой миссии России) только для того, чтобы усилить это снисходительно-философское отношение к преступлениям большевизма. Как я уже говорил, назвав советский коммунизм выражением русского культурного кода, связав русскость с советским строем, мы закрываем себе дорогу к осуждению преступлений советской эпохи плотиной русского патриотизма.

Да, Гефтер тоже обращал внимание на народные корни позитивного отношения к Сталину и сталинской эпохе, говорил, что Сталин сидит внутри нас, в нашем позитивном народном сопереживании величия своей страны, превосходящей все другие по количеству подвластных территорий, позитивном сопереживании ее военнуой мощи, внушающей страх ее соседям.[377] Но Михаил Гефтер, как честный ученый, хотя и декларирует свою верность марксизму, хотя и причисляет себя к тем, кто видит в октябрьском перетряхивании старой России благо, всемирно-историческое событие, все же видит различие между дореволюционной российской державностью и социалистической державностью времен Сталина, между «переживаниями старого патриотизма и шовинизма» и «свежей традицией» державности, выросший из послереволюционных «комплексов». «Даешь Варшаву, дай Берлин» – это не от Романовых», не от русской крестьянской психологии, говорит Михаил Гефтер.