Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Конечно, российские литераторы нарочито выпячивали слабости и недостатки российской души, эта традиция шла от Гоголя. Выпячивали все мерзости российской жизни в надежде на очищение шоком. Хотя какая нарочитость! «Еще до сих пор насмерть убивают в кулачных боях, среди великой дикости и глубочайшего невежества». Эти слова принадлежат тому же Бунину. Все произошло, как предвидел великий русский писатель: жестокость мужика, «лютость» нашего народа должна была прорваться наружу и закончиться мясорубкой гражданской войны.

Русский человек, как в 1918 году писал в сборнике «Из глубины». С. А. Аскольдов, все время соскальзывает в бездну кровавых преступлений потому, что в «его душе есть и «божественное» и звериное, но нет середины, то есть человеческого, нет того, из чего вырастает закон, культура, богатство». Если нет уважения к закону, то нет и гуманизма, нет культуры. Уже в 20-е все русские мыслители в изгнании отдавали себе отчет, что наша революция, наша гражданская война 1918–1920 годов поставила крест на всех иллюзиях так называемого «религиозного народничества», на всех этих разговорах о том, что русский человек велик тем, что он ставит справедливость выше закона. Страшная правда, открывшаяся во время гражданской войны, состояла в том, что на самом деле при всей нашей любви и разговорах о справедливости, этического пафоса в народной душе не было. Репрессии Ленина и Троцкого, а затем репрессии Сталина были возможны только потому, что «этический уровень русской души невысок».[374]

§ 8. О советских корнях сталиномании

Мне все же думается, что со всех точек зрения было бы неверно, подобно культурологу Игорю Яковенко, целиком и полностью выводить неосталинистские настроения из русского национального архетипа, из «мифологии традиционного общества, восходящей к культурному космосу русского крестьянства». Все дело в том, что для современной посткоммунистической России предельно важно выяснить, что в нынешнем, дающем о себе знать до сих пор нашем жестокосердии идет от так и непреодоленных черт национального характера, а что является специфическим советским наследством, результатом советской переделки русского человека. Что – от национального характера, а что – от советской инженерии человеческих душ? По крайней мере, мне кажется, преодолеть наследство советской инженерии легче, чем то, что формировалось тысячелетней русской историей. Хотя, как отделить одно от другого? Что в нашем, шокирующем иностранцев безразличии к могилам предков от советского «мы наш, мы новый мир построим», а что – от традиционного русского забвенья тех, кто жил до нас. Ведь после того, как в ходе советской истории русский национальный характер был преобразован в характер советского человека, исходное традиционное окрасилось во многих случаях в коммунистический цвет. Примером тому – судьба традиционной российской жалостливости в ходе продвижения России к вершинам социализма. Согласно концепции Игоря Яковенко, в оценках «вождя народов» проявляется столкновение двух картин мира и двух культур. «Высоколобые», как он пишет, то есть образованные люди, исповедующие ценности модерна, исповедующие либерально-гуманистические ценности, видят в Сталине тирана, душителя свободы. И, соответственно, как полагает этот автор, традиционные русские, «люди простые», живущие вне ценностей европейского модерна, видят в Сталине все привлекательное. Для них Сталин – «и великая империя, и русский язык как «старший брат», и предельный уровень патернализма, когда Вождь думает за всех, ставших под его великую руку. Сталин – символ изоляционизма и антизападничества: с его именем связана ностальгия по мифически переживаемому статусу сверхдержавы, распоряжавшейся судьбами мира. Сталин – настоящая власть. Грозная и неподкупная сакральная власть».[375]