Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Не могу в этой связи еще раз не сказать, что меня просто пугает упрямство и настырность новых русских консерваторов. Речь идет и о создателях различного рода «русских доктрин», «русских проектов», а в последнее время – и о тех, кто атакует и перестройку Горбачева и нынешнюю демократическую, рыночную Россию с позиции позднего славянофильства и прежде всего, как я пытался показать во Введении, с позиции учения Николая Данилевского об особой, противостоящей Западу славянской, русской цивилизации. Речь идет о тех, кто живописует нам в своих прогнозах на полном серьезе русского человека, устремленного к богу и равнодушного к мирской суете. Этого человека не было уже в 1917 году. Да его, на самом деле, как показывает классика русской литературы, все, что было написано о русском крестьянине в русской публицистике второй половины XIX века, не было никогда. Об этом – приведенное выше признание Хомякова, об этом же на самом деле писали и отцы позднего славянофильства – и Николай Данилевский, и Константин Леонтьев. Вся русская история, особенно история Киевской Руси, о чем сокрушался Александр Хомяков, опровергает утверждение новых адептов славянофильского мессианизма, что в основе особой русской антропологии, в господствующих представлениях о человеке лежало представление «один за всех, все за одного»[96]. Обращает на себя внимание, что самый яростный из всех славянофилов, противник буржуазной цивилизации «свободы, равенства и братства» Константин Леонтьев не очень высокого мнения о моральных достоинствах современного ему крестьянства. Константин Леонтьев отнюдь не склонен смиряться перед русским народом, к чему призывал Федор Достоевский. «В чем же смиряться перед простым народом, скажите? Уважать его телесный труд? – Нет; всякий знает, что не об этом речь… Подражать его нравственным качествам? Есть, конечно, очень хорошие. Но не думаю, чтобы семейные, общественные и личные, в точном смысле, качества наших простолюдинов были бы все уж так достойны подражания. Едва ли нужно подражать их сухости в обращении со страдальцами и больными, их немилосердной жестокости в гневе, их пьянству, расположению столь многих из них к лукавству и даже воровству».[97]

А что осталось от русской природы теперь, после красного террора, после коллективизации, после сталинских репрессий конца 30-х, после войны, которую мы выиграли и из-за того, что не боялись потерь! «Народа-богоносца», которому поклонялись русские консерваторы последней трети XIX века, на самом деле у нас не было никогда. После революции не только веховцы, русские консерваторы-западники, но и идеологи националистического «Всероссийского народного союза» с иронией говорили о своих иллюзиях, связанных с «народом-богоносцем».