Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Примечательно, что даже предельно трезвый Георгий Федотов, лишенный патриотической патетики и православного фундаментализма Ивана Ильина, связывает освобождение России от коммунизма с неизбежным, с его точки зрения, возрождением религиозных чувств в русском человеке. «Нет пока никаких признаков пробуждения религиозного чувства, – пишет Георгий Федотов уже в середине 40-х, после окончания войны. – Но когда-нибудь метафизический подход проснется и в этом примитивном существе (речь идет о советском человеке – А. Ц.), живущем пока культом машины и маленького личного счастья».[109] И ни одного слова о том, как это чудо произойдет, как после продолжавшихся к тому моменту 28 лет «постоянного из года в год «умаления и удушения свободы», после того, как «погибла не только старая интеллигенция… но и широкая народная интеллигенция, ею порожденная», после того, как в советском человеке «погибла сама потребность в ней» (свободе – А.Ц).

И в результате, вместо анализа возможных вариантов распада советской системы опять, как у Ивана Ильина, ставка на чудо. Правда, если Иван Ильин верил, что чудо придет из России, из проснувшегося русского национального сознания, то Георгий Федотов до конца жизни продолжал смотреть в сторону Запада. «Если же солнце свободы, в противоположность астрономическому светилу, восходит с Запада, то все мы должны серьезно задуматься о путях и возможностях его проникновения в Россию».[110]

§ 5. О механизме самоизживания большевизма как сверхжестокости

Как ни странно, но прорицатели нашей контрреволюции, писавшие о самоизживании большевизма, не видели, как оказалось, главного. Ими не принимался во внимание известный еще со времен французской революции механизм внутреннего изживания жестокости, феномен усталости и общества, и революционной партии, и самих палачей от жестокости. Не виделось, что на самом деле сломает систему не бунт против опостылевшей жестокости, как рассчитывал, к примеру, Ильин, а элементарная усталость от жестокости, когда в один прекрасный день все те, кто спокойно посылал своих политических противников на расстрелы, на смерть, дрогнут и уже не смогут это делать. В действительности система дряхлела не от возрождения христианской морали или духовного ренессанса, а от усталости самой революции, самого карающего меча революции.