Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

И можно сколько угодно сожалеть о том, что такие гении, как Маркс и Энгельс, не предвидели во всех деталях будущее капиталистической экономики и человечества в целом. Но что, мол, поделаешь, избежать ошибок при прогнозировании будущего, в частности при прогнозировании плана социалистического здания, разумеется, невозможно. Теоретик всегда достоверно имеет в своем распоряжении только то, что уже было, он имеет дело с неполным знанием. И в то же время он обязан судить о будущем, доводить в своем сознании до завершения те экономические и политические процессы, которые в жизни еще не обнаружили себя целиком. И самое главное, при отсутствии всего необходимого знания, тем не менее приходится рисковать, выходить за рамки того, что было и есть, подчинять жизнь, производство проекту Будущего.

Если даже описанные выше аргументы не прошибут догматика, и он будет настаивать, как во времена Брежнева и Андропова настаивал Ричард Иванович Косолапов, на вере в преимущества социализма, то тогда можно пустить в ход еще один марксистский аргумент. Речь идет о практике как критерии истины. Что, мол, поделаешь, можно и отказаться от выводов научного коммунизма как частного во имя общего, во имя материалистического критерия истины, во имя верховенства практики.

Не буду утомлять читателя рассказом о всех тех «хитростях» и «уловках», которые накопили мы, советские философы, ведя легальную, подцензурную борьбу с марксистским учением о коммунизме. Я посвятил обоснованию всех этих философских уловок четыреста страниц текста своей докторской диссертации. Первый раз под названием «Философские основы реалистического понимания социализма» я защитил ее «на ура» в декабре 1980 года, как потом писали в доносах, «под аплодисменты «Солидарности», на ученом совете Института философии и социологии Польской Академии наук в Варшаве[137]. Потом, спустя шесть лет, в кастрированном виде я все же защитил ее на Ученом Совете Института философии АН СССР в Москве. Я, кстати, пытался, уже работая в ЦК КПСС, «продать» свои идеи ближайшему окружению Горбачева, показать им, как можно уходить от устаревших, явно абсурдных догм Маркса, сохраняя на словах приверженность «великому учению».[138] Но не получилось.

Михаил Горбачев мог выйти из догм марксизма, из рамок традиционного противопоставления социализма капитализму, опираясь на все те же высказывания классиков, в которых подчеркивалось их негативное отношение к утопистам. Речь идет о тех случаях, когда Маркс и Энгельс пытались показать: коммунизм для них не идеал, как для утопистов, а реальный объективный процесс. В наиболее отчетливой форме эта мысль прозвучала в «Немецкой идеологии», где они заявили, что «коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. И далее: «Мы называем коммунизмом, – писали Маркс и Энгельс, – действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние».[139]

Я полагал и до сих пор полагаю, что лучшего пути ухода от марксистской идеологии сверху, не вступая в открытую полемику с основными постулатами научного коммунизма, у Горбачева не было. Раз главное не идеал, не образ будущего, а социальная эффективность, то проблема форм собственности, характера производственных отношений автоматически уходит на второй план, а вместе с ней и вся идеология. Раз главное процесс, действительное движение, уничтожающее нынешнее невыносимое состояние, то во главу угла надо ставить конкретные социальные проблемы, борьбу за рост благосостояния, культуру труда и быта, большую эффективность общественного производства, способность быстро реагировать на меняющуюся ситуацию.