Перевал

Джеффри был неподражаем. Учитывая личный кризис, который переживала Сара, он, начиная от Дня Благодарения и до Рождества, фактически занимался делами один. Сара появлялась в магазине почти каждый день, потому что не в силах была оставаться дома, но она знала, что скорее мешает, чем помогает. В течение первой недели после ухода Бенджамина, которая прошла словно во сне, Джеффри звонил ей по два-три раза в день, а если бывал рядом с ее домом, то обязательно заходил ненадолго, не забыв принести цветы, еду или бутылку вина. Это время запомнилось ей как бесконечная вечеринка. Как только ее мать отправилась домой, приехала Айрис. Каждый вечер у Сары собирались друзья, иногда по девять-десять человек. Они готовили ей еду, вели с ней бесконечные разговоры, не разрешая ничего делать, даже мыть посуду. Сара так много болтала, смеялась и плакала, что в конце недели ощутила страшную усталость и объявила перерыв, решив выйти на работу, чтобы передохнуть.

— Это, возможно, похоже на роман, но не художественная литература, — говорил Джеффри. — Документальное произведение, написанное в форме романа. Хм. Что-то наподобие «На холодной крови» Трумэна Капоте?

— Наподобие чего?

Сара и дети страшились даже мысли остаться на Рождество и Новый год дома, особенно в связи с всеобщей истерией по поводу наступления на пятки человечеству миллениума. Совершенно неожиданно для них самих позвонила Карен Брэдсток и пригласила их на Карибское море. Карен знала о Бенджамине, потому что Джош отослал электронное письмо Кэти. Карен сказала, что какой-то неприлично богатый клиент Тома, который владеет домом на Карибских островах, предложил им воспользоваться его гостеприимством и остановиться там на две недели без всякой платы! Приедет еще несколько друзей, но в доме миллион комнат, так почему бы им не приехать? Сара с радостью ухватилась за предложение.

Остров был необыкновенно красив, но на нем ничего даже отдаленно не напоминало о местной культуре. Карен сказала, что его несколько лет назад выкупил какой-то эксцентричный аристократ, который предпочел не оставлять на острове никого и ничего, что могло бы помешать ему проводить роскошные вечеринки для скучающих членов британской королевской семьи. В наши дни остров находится под опекой какой-то анонимной компании, и она работает не покладая рук в расчете на необыкновенно богатых клиентов.

Брэдстоки пригласили еще две супружеские пары из Чикаго, но ни с одной из них Сара не сошлась близко. Одна из женщин относилась к ней как к тяжело больному человеку и постоянно предлагала помощь с тем заботливым видом, за которым стоит неизменное: «О, я понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь!» От этого Саре хотелось закричать. Странно, что люди так себя ведут. Что, собственно, произошло, чтобы жалеть ее, проявляя такое убийственное сочувствие? Она, конечно, не против доброго отношения к себе, да, но не до такой степени утрированное.

К счастью, Карен вела себя именно так, как требовалось Саре. Они вдвоем много времени проводили за разговорами, причем темой их беседы не обязательно становился Бенджамин. Но когда Сара в одиночестве прогуливалась по пляжу или читала книгу у бассейна, то ее, честно говоря, хватало не более чем на полчаса, чтобы не возвращаться к мыслям о том, почему их брак с Бенджамином распался.

Вилл вырос на добрых два фута, с тех пор как Сара видела его последний раз. Теперь он был одержим спортом, поэтому уже с утра пропадал с отцом на теннисном корте или играл в гольф. Джошу было все равно. Он был поглощен только мыслями о Кэти, и это, кажется, было взаимным увлечением. Единственной из молодых людей, кто не получал удовольствия от жизни, была Эбби.

Уже на следующий день после приезда она сообщила во всеуслышание, что ей противно это место, потому что здесь полно фашиствующих банкиров и их жен, страдающих булимией[5] и наколотых ботоксом. Она сказала, что если увидит здесь еще одну сморщенную рок-звезду, то ее стошнит. Эбби чуть не поставила Сару в очень неловкое положение, но Карен, добрая душа, заняла сторону Эбби и заявила, что согласна с ней во всем. За обеденным столом Том и Вилл играли роль неоимпериалистов, а Карен и Эбби им противостояли. Том воспринял все эти взрывы юношеского максимализма с редким юмором и тонкостью, но Эбби иногда все же заходила слишком далеко.

— Боже, сколько в ней злости, — тихо говорила Сара, обращаясь к Карен после одного из самых возмутительных выступлений Эбби.

— Конечно, она рассержена. В этой ситуации ты не единственная женщина, чье самолюбие затоптано в грязь. Сколько бы вы с Беном ни говорили ей, что это ваша личная война, которую проиграла ты, она все принимает на свой счет. Наверное, ей надо поговорить с кем-нибудь.

— Психотерапевтом?

— Почему бы и нет? Разве ты не проходишь терапию?

— Я не отношусь к этому типу.

— Какому типу? Если ты заболеваешь, то идешь к доктору, да?

— Наверное, ты права. Может, я так и сделаю. Позже.

— Как считаешь нужным. Это не мое дело. Но для Эбби я бы это рекомендовала.