Перевал

— Если так, вытяни мизинец, дадим слово друг другу. И пусть того, кто нарушит слово, покарает бог дорог Джолдубай! Чем ждать да томиться, может, у тебя хватит смелости поехать с нами в Москеу?

Возница расхохотался, откинув голову назад и дергая вожжами.

— Сдаюсь, джене, сдаюсь. Мою кибитку с лошадьми на поезд не возьмут, я не сдержу своего слова, и прогневается тогда на меня властелин дорог Джолдубай, да так, что и домой не попаду…

Назавтра после того, как веселый возница доставил их на станцию, женщины-делегатки сели в поезд.

Изрыгая клубы дыма и пара, сотрясая железные рельсы, «огненная арба» пустилась в путь, таща за собой вереницу прицепленных друг к другу скрипящих «домов». О, куда больше невиданного в этом безбрежном мире, чем увиденного!

Вагон мерно покачивался, поскрипывал, а под пим слышался все ускоряющийся перестук. Долго летели за поездом два ворона, словно дали слово: «Ни за что не отстанем от поезда». Проплыла, будто живая, голая черная гора, отступая назад; понеслись одни за другим телеграфные столбы.

Внезапно, сверля уши, раздался пронзительный свист. Белые клубы пара затмили окна, вагон заскрипел громче, задрожал. Перепуганная Ракийма, растерянно поводя глазами, зашептала:

— Сохрани нас аллах!.. Черного быка накрыл стелющийся туман, как бы он не сбился с пути…

Ракийма никак не могла прийти в себя. Анархон оглядывалась по сторонам:

— Вот так диво, о боже! Откуда у него такая сила, а?

Батийна, благо подвернулся случай свести счеты, позлорадствовала:

— Ну как, Анархон? Ты полагала, что одна я, недавно спустившаяся с гор, темная да серая, а я вижу, что и вы, горожанки, разинули рты, когда «черный бык» пустился вскачь!

Анархон сказала умоляюще:

— Прошу, забудь, Батийна-хан… Давай будем друзьями, а?

— Хорошее намерение — половина счастья! Спасибо советской власти, что нас, недотеп из дикой глуши сделала равными с вами, городскими неженками! — Батийна выпростала руку из широкого рукава своего длиннополого платья и с прямотой женщины, выросшей на лоне природы, сказала. — Чем конь может превзойти коня? Лишним следом своим. Чем мужчина может превзойти мужчину? Силой, если применит ее умело. Так говорят мои неученые, темные киргизы. Оказывается, это справедливые слова. В начале пути я побаивалась, стеснялась вас, думая, что вы, городские, ушли далеко от меня. Когда мы ехали на арбе, я казалась себе ничего не видевшей разиней, а вы рисовались боевыми, многоопытными скакунами. А как сели на «черного быка», который мчится все быстрей и быстрей, вы, как погляжу, растерялись и разинули рты пошире моего…

Желая узнать, о чем так громко и смело говорит Батийна, чисто одетая русская женщина обратилась к Рабийге:

— Что она говорит?

Рабийга рассказала, как Батийна обиделась на Анархон. Русская женщина задумалась. Рыжеватые брови ее сдвинулись, как у чем-то раздосадованного человека. Голубые искристые глаза ее посерьезнели и даже будто погрустнели. «Да-а… Все это, конечно, от невежества. Смотрите, Анархон нечаянно обронила одно-единственное слово. Но как оскорбилась Батийна! До сих пор помнит обиду. А ведь узбеки и киргизы исповедуют одну веру и по языку близки. Скоро ли наступит время, когда народы разных религий и обычаев, говорящие на разных языках, не-рестанут враждовать, унижать, оскорблять друг друга? Да, только эпоха Советов укрепит дружбу между пародами».

Поезд мчится, стучит колесами, громыхает, а Батийна размышляет под стук колес. Судя по всему, эта «огненная арба» ничуть не уступает по скорости самому быстрому скакуну. Но, видите, пиала ничуть не качается, чай в ней не расплескивается. Пассажиры спокойны: одни сидят у окна, вглядываясь в даль, другие читают, лежа боком на узенькой полке, третьи дремлют.

Кстати, разве может человек, едущий на коне в далекий путь, подремать или, развернув походную скатерть, сидя в седле, отведать скромной дорожной снеди? Нет, не может, пусть даже под ним отлично оседланный иноходец, пусть даже седок подложит под себя самое толстое, мягкое корпече! И разве найдется копь, который в состоянии мчаться днем и ночью без передышки? Хоть и воспевают киргизы коня, что он, мол, рожден ветром, что он — крылья человека, но самый быстрый, даже самый выносливый скакун устает от дальней дороги и, истощив силы, падает в изнеможении… «Ай-ай, бестолковая, ничего не видевшая головушка моя!» — мысленно воскликнула Батийна, провожая восхищенным взглядом мелькающие за окнами вагона просторы.

Мчится и мчится «черный бык» по чугунной дороге.

«А Москеу все не видать. Не на краю ли земли она? Отправься мы на коне в такой далекий путь, давно бы, наверно, легли костьми где-нибудь среди пустыни… А впрочем… Если б можно было доехать туда на коне, власть никогда бы не заставила нас так долго томиться».