Перевал

Хоть и показалась старуха вначале слабенькой, но заговорила она твердым и мелодичным голосом:

— Это Константин Сергеевич, ученый, историк. Когда мы увидели вас, дочка, он сказал сразу, что вы киргизка. О киргизах я только в книгах читала. Еще знаю по рассказам Константина Сергеевича. Но никогда до сих пор их не видела.

Приблизив очки с ручкой к глазам, старушка рассматривала Батийну вплотную:

— О, да какая она… симпатичная. Загорелая, крепкая. Смотри, Костенька, какие у нее живые черные-пречерные глаза, так и играют. Как ни говори, степной народ.

— Ну что ты, Аннушка, какой степной?.. Не путай казахов с киргизами. Казахи живут на широких просторах за Волгой, за Уралом, а киргизы — в горах Тянь-Шаня, — поправил ее Константин Сергеевич.

— Все равно ведь они — кайсаки — киргизы, не правда ли?

— Да, они братские народы. Как великороссы и малороссы. Возможно, даже ближе. В древних источниках есть сведения, что у киргизов существовало свое государство. Это воинственный народ. Но кочевой. Конечно, неоседлая, кочевая жизнь оставила свои следы. И все же нельзя называть их, как это допускают иные, «диким народом». Нельзя называть народ диким только потому, что он в огромном своем большинстве неграмотен. Теперь он получает равные со всеми народами права. Вот погоди, дай только ему перейти на оседлость, открыть свои школы, чтоб дети учились… У этого народа, Аннушка, есть пословица: «Родник, который пробил скалу, течет чистым». Народ, который имеет издревле свою культуру и сумел поныне сохранить свои традиции, свои обычаи, обряды, легенды, поверья, тем самым вносит свой вклад в общую культуру, историю!

Анна Николаевна не отрывала восхищенных глаз от киргизки.

— Да, я не вижу в этой женщине ничего дикарского. Какое у нее приятное, чистое лицо! И что за чудесный наряд на ней! Как изящно, как хорошо он сидит! Скроить, сшить такую одежду не каждая искусница сумеет!

Стоявшая поодаль женщина в кожаной куртке с грубоватыми ухватками, поглядывая на ученого и его жену с явной неприязнью, шепнула на ухо Рабийге:

— Ишь вырядились по-барски. Небось никогда не держали серпа и лопаты в руках. Дармоеды! Даже перчатки на руки напялили!.. Поторопи-ка своих подружек. Посмотрите лучше музей! Не то времени не хватит.

Подруги, сбившись тесной кучкой, переходили из зала в зал. Даже у Рабийги глаза разбегались от тамошних диковин в витринах по четырем стенам огромных залов. Рабийга читала надписи под экспонатами, хотя сама зачастую не понимала их смысла. Словно козы, что набрасываются всем стадом на соль и, насытившись, отходят, перебегали женщины, толкаясь, от одной витрины к другой. Более развитая Рабийга, чувствуя некоторое превосходство над подругами, бросала порой:

— Не держитесь за руки. Неудобно! Тут же не аил!

Ракийма ходила, как потерянная, среди непривычной обстановки. «Ну, что интересного в том, что здесь развешано и выставлено под стеклом? Какое-то старье, никому не нужный хлам… Зачем было выставлять это старое седло с сбруей или вот эти пожелтевшие кости каких-то животных, ржавые наконечники стрел, кольчуги, кожаные штаны и еще какие-то неведомые отрепья, а что в них красивого?» — удивлялась она.

Нет, Ракийму музей ничуть не интересовал. Разве мало измучила ее долгая дорога, чтобы еще разглядывать все это? Оглушенная шумом огромного города и больше всего пронзительными звонками трамваев, бедняжка даже о своем доме и детях перестала вспоминать. Она плелась за всеми, едва передвигая ноги, и думала только о том, как бы поскорее избавиться от этого «наваждения», называемого музеем, добраться до гостиницы и лечь спать.

Ну что за любопытный народ живет в этом большом городе! Мало того, что спрашивает чуть не каждый: «Откуда приехали? Какой народности?», еще ходят по пятам, будто никогда людей не видели. Еще шепчутся между собой:

— Смотри, смотри, какие!

— Ах, какая красивая на них одежда.

— Ма-ма, это китайцы?

— Нет, это, калмыки, наверное.

— Какой интересный тюрбан у нее на голове…

— А ведь красив по-своему. И к лицу ей.

— Ой, и как она ходит с такой тяжелой штуковиной на голове?

Кто-то прыснул со смеху.

— Не смейся, дочка, — слышен шепот. — Каждому народу его одежда к лицу.

— А по-русски они умеют говорить?

— Ой, папа, а где же они были раньше?

— Каждый сидел в своем углу. А теперь все народы равны. Они всегда будут приезжать в Москву. Ходить в музеи, в театры.

— Теперь им некого бояться, — слышится знакомый голос ученого Константина Сергеевича.

Батийна уже свыклась с тем, что он со своей складненькой старушкой держится вместе с их группой. «Какие они благородные, вежливые, и состарились как-то по-хорошему. Среди моих земляков немало таких — они бодры и выносливы, словно ель на крепкой горной земле. Только вот неученые они: не могут видеть так далеко, как этот старый человек. Неотесанные…»

Ученый подошел к оглядывающейся по сторонам Батийне и, указав рукой на изображения каких-то людей в воинских доспехах, сказал: